Конгрессмен от Огайо высказался в кругу коллег в том роде, что «надо бы позволить им всем перебить друг друга». Ведущий шоу на радио WLS в Чикаго объявил тот день праздничным и сказал: «Уверен, если существует ад, для Джеффри Дамера там есть особое почетное место». Член семьи одной из жертв Джеффа выступил на национальном телеканале с предложением дать убийце Джеффа медаль. В Милуоки много писали о том, что убийство Джеффа – проявление поэтического возмездия.

На самом деле убийство Джеффа далеко от справедливого возмездия; это всего лишь еще один пример отвратительного функционирования системы уголовной юстиции. Единственный вывод, который можно сделать из убийства Джеффа, так это тот, что в тюрьме любому человеку грозит опасность. Речь здесь не идет о добре и зле. Это еще одно проявление жестокости, насилия и безумия, еще один грех. Вместо того чтобы прославлять убийцу Джеффа, каждому мыслящему человеку следует задуматься о том, как такое могли допустить в тюрьме с максимально строгим режимом – исправительном учреждении округа Колумбия в Висконсине.

В одно из моих посещений, вскоре после того, как на Джеффа напали с лезвием в июле 1994 года, тюремный капеллан изъявил желание переговорить со мной в холле. После той беседы мне показалось, что в дальнейшем Джефф будет в безопасности. Джефф описал мне то нападение как очень жестокое; пресса значительно преуменьшила его. Капеллан, как я узнал уже после гибели Джеффа, также успокоил его духовника, Роя Рэтклиффа. Действовал ли капеллан от лица начальства тюрьмы, мы не знаем, но и я, и мистер Рэтклифф согласны, что нас ввели в заблуждение относительно безопасности Джеффа, и потому чувствуем себя обманутыми. Кроме того, я ощущаю и свою вину. Я мог бы активнее настаивать на обеспечении мер безопасности для Джеффа после того неудачного покушения на его жизнь.

Недавно я узнал, что Джефф – невероятно! – был оставлен без присмотра на период от двадцати до сорока минут в обществе человека, который ранее уже нападал на других заключенных в другой тюрьме в Висконсине с помощью самодельного оружия. Этот же заключенный неоднократно угрожал расправой всем белым. В отчете за июль 1994 года упоминается, что Джеффу он угрожал особо часто, но персонал тюрьмы счел эти угрозы не заслуживающими внимания.

После того как этот человек подскочил к Джеффу со спины и забил его до смерти металлическим прутом длиной 50 сантиметров и толщиной в пять, он прошел через спортзал, на виду у камер наблюдения, и осуществил свою угрозу убить еще одного заключенного, Джесси Андерсона. Расследование обоих убийств предположительно завершено, и обвинение предъявлено лишь одному человеку. На момент написания книги система исполнения наказаний не предоставила никакой информации по следующим замечаниям:

Другой заключенный написал адвокату Джеффа Стиву Эйзенбергу о том, что убийство было результатом заговора, и в нем участвовала «убойная команда».

Джефф и Джесси были вызваны на работу в 8.00 28 ноября 1994 года, а человек, обвиняемый в их убийствах, в 8.05. Далее никто не может сообщить, чем они занимались до 8.40; неизвестно также местонахождение охранников и начальника блока. А как же шум и крики, которые наверняка имели место?

Камеры в тюрьме повсюду, они постоянно вращаются, и картинка с них передается на центральный пульт. Что произошло с ними?

Каким образом человек, ранее угрожавший другим на расовой почве и нападавший в тюрьме на заключенных с самодельным оружием, смог завладеть металлическим прутом? Или метлой, которую якобы нес? Или оказаться поблизости от тех, кому в первую очередь угрожал?

В этом должен разобраться комитет, сформированный начальником Управления исполнения наказаний Висконсина для «пересмотра политик и процедур».

Хотя Джефф мертв, я продолжаю прокручивать все это в голове. Осталось немало проблем, с которыми предстоит разобраться: в частности, это попытки одного адвоката в Милуоки продать с аукциона орудия преступлений. К счастью, члены семей жертв Джеффа понимают недопустимость такой продажи и категорически возражают против нее. Один мой знакомый из Европы сказал, что в его стране такого аукциона никогда бы не допустили, и в целом он выходит за рамки приемлемого человеческого поведения.

В течение года против меня шли еще два судебных процесса – похожих на тот, который я описывал ранее в отношении Шари. Эти суды сильно меня разочаровали и причинили немало боли.

Пока эти тяжбы продолжаются, отбирая массу сил и денег, я задаюсь вопросом, почему их просто не отменили. Мне кажется странным, что закрыто дело против департамента условно-досрочного освобождения, которое не исполнило свой долг в отношении регулярных визитов к Джеффу, в результате которых его преступления могли вскрыться гораздо раньше.

Многие вещи кажутся мне несправедливыми и печальными. Я до сих пор вспоминаю, как Джефф с болью рассказывал мне про психолога из Милуоки, который как-то рано утром явился к нему в тюрьму и заставил подписать бумаги, нарушающие его права, после чего подверг многочасовому допросу. Этот психолог сказал, что материалы будут использоваться только в учебных целях – на лекциях. Когда они были опубликованы в коммерческом издании, Джефф понял, что его предали и им манипулировали – как произошло и с подробной семейной историей, которой я поделился конфиденциально, пытаясь добиться признания Джеффа невменяемым, и которая также была опубликована в той книге.

Я чувствовал себя таким же преданным, как Джефф, когда однажды он спросил меня: «Папа, как получилось, что в твоей книге не упомянуто о множестве прекрасных моментов, которые мы пережили вместе?» Он имел в виду те два года, в которые мы выращивали овец, строили для них загоны, сажали огороды, бродили в национальных парках, делились своими планами насчет научных ярмарок и многое другое. Я смог ответить лишь, что моя книга была посвящена определенной стороне его жизни – скатыванию вниз. Джефф ответил: «В этом смысле она удалась».

Я чувствовал, что против своей воли предаю Джеффа, когда настаивал на том, что признание невменяемым поможет ему получить необходимое психиатрическое лечение. Все, кто участвовал в его защите, возражали мне. После процесса я узнал из надежных источников, что государственные психиатрические заведения – по сути, те же тюрьмы, и что условия пребывания в них катастрофические, так что Джефф там оказался бы на самом дне. Я подумал: разве нельзя было объяснить мне это сразу? Я задавался риторическим вопросом: зачем вообще был нужен суд в Милуоки?

Если бы я знал то, что узнал после суда, то не стал бы настаивать на признании Джеффа невменяемым. Брайан Мастерс дает великолепную оценку подлинного характера того суда, панели присяжных и всех махинаций, которые имели место на процессе.

Но сейчас, в свете того, что произошло в тюрьме