Впрочем, это не так уж важно. Задача – продолжать трудиться, чтобы найти наилучшую систему работы. Так что надо запастись терпением и настойчивостью.

В Академии дошли до того, что говорят: «Цвет и моделировка – мелочи, этому можно научиться очень быстро; а вот контур – самое существенное и самое трудное». Вот видишь, и в Академии можно научиться чему-то новому: я никогда не знал, что цвет и моделировка приходят сами собой. Как раз вчера я закончил рисунок, который делал вместе с остальными на конкурс в вечернем классе. Статуя Германика, ты ее знаешь. Так вот, я уверен, что наверняка займу последнее место, потому что рисунки у всех остальных одинаковые, мой же – совершенно другой. Но я видел, как один из учеников делал тот рисунок, который будет признан лучшим: я как раз сидел за ним. Рисунок совершенно правильный, все как надо, но МЕРТВЫЙ, как и все рисунки, которые я видел.

Довольно об этом! Пусть это будет настолько скучно для нас, что захочется заняться чем-то более благородным. И мы будем спешить, чтобы достичь желаемого.

Тебе тоже надо жить более энергичной жизнью, и если нам удастся объединиться, мы вдвоем будем знать больше, чем каждый по отдельности, и сможем сделать тоже больше.

Скажи, пожалуйста, обратил ли ты внимание на тонкое замечание Поля Манца: «Женщины – это, наверное, наивысшая трудность»? Он написал это в статье о Бодри. Мы еще изведаем эту трудность, сверх того, что уже изведали ранее. На меня произвел впечатление один эпизод в главе из «Творчества» Золя, напечатанной в «Gil Blas». Там у художника – разумеется, Мане – происходит бурная сцена с женщиной: раньше она позировала ему, а потом ему это разонравилось. Очень смешно и хорошо описано. В Академии в этом смысле можно научиться только одному: вообще не рисовать и не писать женщин. Здесь почти не используют обнаженную женскую модель – в классе, по крайней мере, никогда, да и при самостоятельных занятиях тоже очень редко.

Даже в классе антиков на десять мужских фигур приходится одна женская. Так оно легче.

В Париже с этим, несомненно, гораздо лучше. Мне представляется, что многому можно научиться именно путем постоянного сравнения мужской и женской фигур, настолько разных, всегда и во всем. Пусть женская фигура – это «наивысшая трудность», но что такое искусство и что такое жизнь без этого?

Всего доброго, напиши поскорее, что ты об этом думаешь.

Жму руку.

Если я буду в марте в Нюэнене, то ради переезда, и еще я должен там быть в видах моего собственного переселения в другой город. Но что касается меня, я готов вообще не возвращаться туда.

Оказавшись в Париже, мировой столице передового искусства, Винсент значительно пересматривает свои взгляды на живопись. Его впечатляет знакомство с произведениями импрессионистов, которые оказывают значительное влияние на его собственные художественные искания. Однако три месяца занятий в мастерской Кормона становятся для него скорее разочаровывающими. Винсент сводит знакомство с яркими представителями «молодого» (относительно импрессионистов) поколения художников: Анри де Тулуз-Лотреком, Эмилем Бернаром и Полем Гогеном, знакомится с пуантилистами Жоржем Сёра и Полем Синьяком. Кроме новой живописи, Винсента увлекают японские гравюры, модные в художественной среде того времени. Все эти новшества находят отражение в его живописи, представленной в это время преимущественно автопортретами, натюрмортами и портретами новых знакомых. В частности, в письмах можно встретить упоминание имени Агостины Сегатори – владелицы кафе «Тамбурин», с которой у Винсента был быстротечный роман.

Пребывание в Париже продлилось недолго – вероятно, не в последнюю очередь потому, что, хотя Тео и сменил свою небольшую квартиру на более просторную, жить под одной крышей братьям оказалось тяжело.

Поскольку в этот период Тео не имел необходимости письменно связываться с братом – самым частым своим адресатом, писем от этого времени осталось немного.

567. Br. 1990: 570, CL: 459. Тео Ван Гогу. Париж, 28 февраля 1886, или около этой даты

Дорогой Тео,

не сердись на то, что я прибыл столь поспешно. Я много думал об этом и полагаю, что так мы выиграем время. Буду в Лувре начиная с полудня или раньше, если хочешь. Ответь, пожалуйста, в котором часу ты сможешь быть в Квадратном зале. Что до расходов, то, повторяю, все остается как есть. Разумеется, у меня остались деньги, и, прежде чем пускаться в траты, я хочу поговорить с тобой. Мы все уладим, вот увидишь. Итак, приходи как можно раньше. Жму руку.

572. Br. 1990: 575, CL: 462. Тео Ван Гогу. Париж, между субботой, 23 июля, и понедельником, 25 июля 1887

Дорогой друг,

спасибо за письмо и за то, что было в нем.

Печально, что даже в случае успеха живопись не покроет затрат на нее.

Я тронут тем, что ты пишешь о нашем семействе – «все чувствуют себя хорошо, но как грустно видеть их». А ведь еще лет десять назад кто угодно поклялся бы, что семейство, несмотря ни на что, будет процветать и все пойдет на лад. Мать очень обрадуется, если твой брак устроится, к тому же твои дела и здоровье таковы, что лучше тебе не быть одному.

Ну а я – у меня проходит желание жениться и заводить детей, и порой мне тоскливо оттого, что в 35 я сделался вот таким, хотя должен бы чувствовать себя совсем иначе. Иногда я сержусь на эту проклятую живопись.

Ришпен где-то сказал, что любовь к искусству лишает нас настоящей любви. Думаю, это совершенно справедливо, но в то же время настоящая любовь отвращает от искусства.

Мне случается чувствовать себя старым и разбитым – и все же порой влюбленность умеряет мою страсть к живописи.

Чтобы преуспеть в жизни, нужны амбиции, а амбиции кажутся мне нелепыми. Непонятно, что из этого выйдет. Больше всего мне бы хотелось быть меньшей обузой для тебя – и отныне это вполне возможно, поскольку я надеюсь сделать успехи, чтобы ты мог уверенно демонстрировать то, что я делаю, не компрометируя себя.

Затем я отправлюсь куда-нибудь на юг, чтобы не видеть стольких художников: они мне по-человечески противны.

Можешь быть уверен в одном: я не намерен работать для «Тамбурина». Я также полагаю, что он перейдет в другие руки, и вовсе не против этого.

Что до Сегатори, это совсем другое дело, я все еще привязан к ней и надеюсь, что и она не вовсе равнодушна ко мне.