Отсюда ясно, что то великое, что можно наблюдать, можно измерить; то светлое, что доступно зрению, можно притушить; звуки, доступные слуху, можно согласовать; цвета, которые можно воспринять, — сделать различимыми Но самое большое Вселенной не вместить; самое тонкое божественным разумом не осветить. Дошли до того, что изобрели трубки и календарь, дифференцировали пять цветов; установили различие между чистыми и мутными звуками[751]; установили различие во вкусах — сладких и горьких. И тогда невыделанное дерево исчезло, а из него был сделан сосуд[752]. Учредили милосердие и долг-справедливость, изобрели ритуал и музыку, и благо ушло и превратилось в ложь и искусственность. А с рождением искусственности придумывают мудрствования, чтобы запугивать невежественных, лживыми речами морочить высших.

В Поднебесной есть те, кто поддерживает заведенный порядок, и есть те, кто его устанавливает[753]. Некогда Цан Се изобрел письмо, и Небо полило дождем зерно, а души умерших ночью заплакали[754]. Бо И изобрел колодец, и дракон взмыл к Черному облаку[755], духи слетелись на Куньлунь. Чем больше росли умения, тем более оскудевала добродетель. Поэтому на чжоуских треножниках изображен Чуй с закушенными пальцами, чтобы сказать, что высшее искусство не рукотворно.

Поэтому порядок, устанавливаемый совершенными людьми, состоит в том, чтобы сердце и дух были вместе, форма согласовывалась с природными свойствами, в покое — воплощали благо, в движении — проникались природным порядком вещей. Совершенный человек следует своей свободно развертывающейся природе, придерживается хода неизбежных изменений. Глубокий как хаос, пребывает в недеянии, а Поднебесная сама приходит в гармонию; покойный и бесстрастный, а люди сами обретают первозданную простоту. Нет благовещих знамений, а люди не погибают преждевременно. Не спорят, не соперничают, а пропитания достаточно. Объемлют собой все пространство меж четырех морей. Милость разливается на все последующие поколения, и не известно, кто это делает[756].

Поэтому при рождении нет у него прозвания, по смерти — посмертного титула, имущество не накапливает, славы не добивается. Делает раздачи и не считает это благодеянием; спокойно принимает от дающего и не отказывается[757]. Поскольку все общение пронизано благом, то нет таких, которые бы не были благом исполнены. Когда же все связаны благом, то дао не может быть нанесен вред. И если уж знающий не знает, то и красноречивому не объяснить. Кто красноречив без речей, кто овладел неизреченным дао, тот называется проникшим в небесную кладовую. Берешь из нее, она не скудеет; черпаешь из нее, она не истощается. Никто не знает, где ее исток. Назовем ее Яогуан[758]. Яогуан снабжает ресурсами тьму вещей, спасает от трудностей и бедности, восполняет недостаток, — и слава рождается. Поддерживает полезное, устраняет вредное, карает смутьянов, пресекает разбой, — и труд завершается успехом. В мире нет стихийных бедствий и порчи, и богам нет нужды слать свою благодать, высшие и низшие находятся в мире и гармонии, и потому достойным негде свершать свой подвиг.

Некогда, во времена Юн Чэна[759], на дорогах старые и малые шли, соблюдая строй, как в гусином клине, подсаживали малолетних в гнездо, оставляли избытки зерна на краю поля, тигра и барса можно было потрогать за хвост, на змею — наступить ногой, и никто не задавался вопросом, почему это так.

Когда же наступили времена Яо, десять солнц вместе вышли на небосвод. Они сожгли хлеба и посевы, иссушили деревья и травы, и люди остались без пропитания. Чудовища Яюй, Зубы-Буравы, Девять Младенцев, Тайфэн, Дикий Вепрь, Длинный Змей[760] стали бедствием для людей. Тогда Яо послал Охотника, и он казнил Зубы-Буравы в краю Цветущего поля, убил Девять Младенцев на реке Зловещей, поразил стрелой Тайфэн на озере Зеленого холма[761], выпустил стрелы в десять солнц, внизу поразил чудовище Яюй. Разрубил на части Длинного Змея на озере Дунтин, поймал Дикого Вепря в Роще шелковиц[762]. И возрадовались тогда люди, и поставили Яо Сыном Неба. С той поры в Поднебесной появились дороги и селения в местах просторных и узких, на пересеченной местности и на равнинах, в удаленных местах и вблизи.

Во времена правления Шуня Гунгун вздыбил разлившиеся воды и обрушил потоп на Полую Шелковицу[763]. Драконовы ворота еще не были открыты, Люйляна еще не существовало, реки Цзян и Хуай вместе несли свои воды, четыре моря были залиты бушевавшей водой. Люди поднялись на холмы и курганы, спасались на деревьях. Тогда Шунь повелел Юю развести реки, наполнить озера, расчистить проход Ицюэ, провести русла рек Чань и Цзянь[764], сделать канавы, прорыть каналы, отвести воды в Восточное море. Бушующие воды стекли, девять материков осушились, и люди смогли покоить свою природу Потому и называют Яо и Шуня мудрыми.

В закатные времена владыками стали Цзе и Чжоу. Они красной яшмой выложили покои, из блестящей яшмы возвели высокие башни, из слоновой кости — галереи, из белого нефрита — спальное ложе. Чжоу разбил мясной сад и винные пруды[765], спалил все богатства Поднебесной, разбазарил силы несчастного народа. Вскрывал внутренности тем, кто подавал советы, вынимал плод у беременных женщин. Разбойничал в Поднебесной, творил бесчинства среди простого народа (бай син). И тогда Тан с тремя сотнями боевых колесниц выступил против Цзе в Южном гнезде, загнал его в Великую башню. У-ван с тремя тысячами латников разбил Чжоу на Пастушьем поле, убил его в Сюаньши[766]. Поднебесная успокоилась и утвердилась. Народ (бай син) зажил в согласии и мире. Вот почему Тана и У называют достойными.

Отсюда видно, что те, кто имеют славу мудрых и достойных, обязательно испытывают на себе несчастья смутного времени.

А ныне совершенный человек, живя в смутное время, прячет в себе добродетели, таит в себе дао, скрывает беспредельный свой ум, сковывает уста, прекращает речи. И тех, кто умер, так и не сказав ни слова, множество, а Поднебесная так и не узнала цены их молчанию. Вот почему «дао, которое может быть выражено словами, не есть истинное дао. Имя, которое может быть названо, не есть истинное имя»[767].

Пишут на бамбуке и шелке, гравируют на металле и камне, но то, что передается людям, — лишь вершки. Пять предков и Три царя известны разными делами, но их направление — одно; они шли разными дорогами, но к одной цели. Ученые мужи последних веков, не зная, что делает дао одним телом, что объединяет Благо в один узел, берут оставленные ими меты и торжественно усаживаются, чтобы обсуждать их дела, под аккомпанемент барабана распевают