Вряд ли.

И с Нюргуном так же. Засунули в какую-нибудь новую Елю-Чёркёчёх – и забыли. А что? Запросто! Теперь и вспомнить не могут, где он. Ну, или не хотят. Плевать! Они сами по себе, а мы с Нюргуном будем сами по себе. Найду брата, вызволю, станем жить вместе. Отдельно, подальше от папы с мамой. И от Мюльдюна – он с ними заодно. Поставим дом – да хоть в Среднем мире, с дядей Сарыном по соседству. Будем в гости к нему заезжать, с чудищами сражаться. Жен подыщем, свадьбы сыграем. И малышку Айталын с собой заберем. А то вырастят из девчонки Спящую Красавицу, буди ее потом…

Живите на небе без нас, как знаете!

Короче, я ушел. Нет, пока не насовсем – пройтись, отдышаться. Останусь в доме – распалюсь, наговорю гадостей… Лучше друзей повидаю. Вот кто меня точно выслушает! Рты пораскрывают, глаза выпучат. Кто из них в Среднем мире бывал? Никто! А в Елю-Чёркёчёх – и подавно!

Я вспомнил, что хотел Кустуру после Кузни свой старый лук подарить. Кустур обрадуется, и мне приятно будет. Прихватив лук, сделанный Манчары-охотником, я убрался прочь из дома.

Путь к праздничному полю-тюсюльгэ – через весь улус шагать. Времени остыть у меня было навалом. Сперва я решил пойти побыстрее, по-боотурски, но никак не мог представить, что улус – это враг. Ладно, куда торопиться? Я шел по-обычному и глазел по сторонам: юрты, плетни, коновязи. Я словно впервые всё это увидел. Вот ведь: не был дома всего-ничего, а уже отвыкнуть успел! И от чего отвыкать, спрашивается? Внизу все такое же.

Такое же, да не такое…

Улус жил будничной жизнью. Жена Манчары вывешивала на просушку лосиную шкуру. Со двора колченогого Бётяса долетал кисловато-сладкий запах: там бродил кумыс. Бётяс лучший кумыс готовит, папа только его и пьет. Седобородый Дьякып, устроившись на низенькой лавке, ловко орудовал ножом: мастерил новую колыбельку. Для кого, интересно? Сложив куски бересты в виде короба с крутыми стенками, Дьякып скреплял борта ивовым прутом-ободком. Возле босых ступней резчика лежали дуга с ремешком и дощечка с дырчатым желобком. Дуга ждала, пока ее разместят в изголовье; дощечка предназначалась в ноги ребеночку. Рядом со стариком трудился мой приятель Чагыл – делал черпачок из лиственничного полешка. Троица уже готовых черпачков аккуратным рядком лежала перед Чагылом на ровдужном лоскуте, сияя яичной желтизной. Под ногами внука и деда курчавились россыпи свежей стружки.

Окликнуть?

Чагыл поднял голову и сам увидел меня:

– Юрюн?!

Поздоровался я с обоими. Легкой руки пожелал, удачи без меры. Ничего так, солидно вышло, по-взрослому.

– Давно вернулся?

– Сегодня.

– В Среднем мире был?

– Был.

Слышите? «А что, – говорю я, позевывая. – Обычное дело.»

– И в Кузне?!

– Был.

– Приходи вечером на тюсюльгэ! Расскажешь, как там!

– Приду!

– До вечера!

Они вернулись к работе, а я дальше гулять отправился. На поле никого не оказалось: пусто, тихо. Зябко. Ну да, день едва за середину перевалил. Взрослые при деле, мои сверстники – при них, помогают. Телята-жеребята, ловля рыбы, сбор хвороста. Бывает, ребятню пораньше отпускают – резвись в свое удовольствие. Но не каждый же день? Забыл, боотур, голова дырявая, широкая, как улус живет?

Тут имя свое в гостях забудешь, с праздниками-застольями…

Ноги несли меня к кузнице. Вызову Кустура, хоть лук ему отдам. Таскаюсь с луком, как дурень с писаным туеском! Стук молота и лязг железа разносились далеко по округе. В Верхние небеса, лохматясь и растрепываясь по дороге, уползал волчий хвост дыма. Мне вспомнилась Кузня, огненные ямы, тучи-дымища, кручение Обода Небес, хвост доброй нянюшки Бёгё-Люкэн… А у нас что? Разве это Кузня? Разве это дым?

Разве это хвост?

Подумал – и устыдился. Ну да, мастер Тимир – не мастер Кытай. Боотуров перековывать – тут особая сноровка требуется. Я бы себя, сказать по правде, Тимиру не доверил. Но он же не виноват, что родился обычным человеком, верно? И мастер он хороший, вон как бойко в два молота лупит! Нет, это двое лупят: молотом и молотком. Бум! – дын-дын! Бум! – дын-дын! И голоса́ слыхать:

– Крепче держи! Прижимай…

– Я прижимаю…

– Крепче! Вот так…

Бум! – дын-дын! Бум! – дын-дын!

– Готово. Давай на закалку.

– Даю!

Я стоял и слушал, как отец с сыном переговариваются у наковальни. Кустур был веселый, радостный – пусть отец его и не хвалил, но работа спорилась. Надо же: с полуслова друг друга понимают! Мне бы с отцом так… Я уже собрался идти прочь – чего людям мешать? Вечером лук подарю! – но тут из юрты, что рядом с кузницей, выкатилась Уйгуна-хотун: жена Тимира, мама Кустура. Не человек-женщина, а колобок: круглая, плотная, щечки румяные. А катится: ой-боой! Отъявленному бегуну не угнаться!

– Юрюн! – всплеснула она пухлыми руками. – Вернулся?!

– Вернулся, тётя Уйгуна.

– Все в порядке? Жив-здоров, удачно съездили? Ой, да что я, глупая, спрашиваю! Сама же вижу…

– Спасибо, тётя Уйгуна. У меня все хорошо.

– Погоди, не уходи! Я сейчас!

– Да я…

– Я вкусненького напекла: с пылу, с жару! Вовремя ты зашел!

Раз – и нет ее. Два – объявилась. Точь-в‑точь Баранчай! И блестит, лоснится. Может, её муж тоже чуточку перековал, как Кытай Бахсы – железного человека? Для пущей сноровки, а?

– Вот, попробуй!

Колобки из карасевой икры. Золотистые, с поджаристой корочкой. Загляденье! На вид: вылитая Уйгуна-хотун. На вкус: чуп-чуп, уруй-туску! Уфф-ф… Объеденье!

– Спасибо, тётя Уйгуна!

– На здоровье, Юрюн, на здоровье! Ты к Кустуру пришел? Позвать его?

– Не надо, он работает. Передайте: как освободится, пусть на тюсюльгэ приходит. Там и увидимся.

– Передам, обязательно передам!

Я нисколько не усомнился: передаст, не забудет. Не то что некоторые. О семье она тоже заботится. И вовсе одно другому не мешает…

Я побрел прочь, уже без всякой цели. Все трудятся, родным помогают – один Юрюн-боотур без дела шляется? Да нет, не один. У нас вся семья такая. Папа целыми днями на веранде лежит, на горы смотрит. Мюльдюн… А что – Мюльдюн? Туда поехал, сюда поехал. Вроде как по делу, а вроде – и нет. Ну ладно, мама по дому, по хозяйству. А мы, мужчины? Нас, между прочим, весь улус кормит, поит, одевает. Не дом – полный чорон. Ни просить, ни напоминать не надо – сами все лучшее приносят. За что, спрашивается? Только за то, что мы – солнечные айыы? Табунщики коней пасут, охотники дичь бьют, кузнец железо кует, Бётяс кумыс готовит. А мы? Может, мы и не нужны вовсе?

– Юрюн!

Кустур нагнал меня на краю поля – там, где мы обычно собираемся. Он запыхался, раскраснелся, взмок. Сразу видно, бежал со всех ног. Хороший человек дядя Тимир: увидел, что сыну невтерпеж, отпустил…