– А вот скажи, какая твоя следующая статья? – спросил Альбинос, когда все затихли.

– Письмо редактора.

– Так ты что, гла-авный редактор? – протянула Анциферова.

– Ну да.

– А… Ну тогда все понятно.

– Письмо редактора? Это в начале журнала, да? С фоткой? Круто! А про что ты там будешь писать? – спросил Мирский.

– Я тебе скажу, Колечка, как эксперт. Про то, как круто быть гламурной, – подвела черту под дискуссией Анцифе­рова.

На этом и порешили. Народ вернулся к обсуждению насущных тем.

Пашка из маркетинга едет в Екат. Да, а Джозефа переводят в Женеву. Наконец-то этого козла убрали! Он нам все продажи развалил, Бритиш проигрываем… Она написала жалобу в эйч-ар, что ее по возрасту дискриминируют. Бесполезняк, все равно сократят. У нее же кредит висит! Значит, не надо было упираться, когда ее до мерчендайзера опускали… Коль, а ты сними квартиру с видом на канал Грибоедова, я буду к тебе приезжать и смотреть в окно. Тебе некогда будет, Анциферова, в окна смотреть, днем будем на фабрике, а ночью – работать, работать и работать!

– А вот и Гена! Наш волшебный друг. Между прочим, учился у тибетского монаха. Летом поедет в ашрам. Он чудеса творит, – отрекламировала Олейникова нового гостя.

На вид мне ровесник. Белая рубашка, свитер, джинсы, забрызганные снизу липкой московской грязью. Трогательный. Про Гену-массажиста, который спасает от корпоративного зажима ее коллег, Олейникова говорила мне давно.

– Давай, подруга, займись делом! Хватит мечтать о своих олигархах. Генка нормальный человеческий мужик. В отличие от твоего мудака знает, что с бабами надо делать. Понятно тебе? Рисунок роли ясен?

Гена тут же прилип ко мне:

– Света про тебя рассказывала. Ты сейчас проходишь момент становления. Весь вопрос в позвоночнике, который и есть хребет твоих эмоций. Аджна у тебя зажата, чакра в районе третьего глаза. Ты сейчас законсервировалась в позе управления, есть опасность, что закостенеешь. Нужно расслабиться, найти баланс…

– Да я неделю всего руковожу.

– Вот видишь, а это уже произошло. Быть начальником – серьезное испытание, которое может загрязнить карму. Почиститься надо, чтобы циркуляция энергии возобновилась. Вот Света ко мне походила, многое изменилось.

Я смотрела на раскрасневшуюся Олейникову, которая сидела, уткнувшись в подмышку своего приятеля. Было понятно, что у нее там циркулировало, но я не стала возражать Гене.

– У тебя когда месячные?

Он обалдел, что ли? С другой стороны, притормозила я, он же массажист.

– Через две недели примерно.

– Значит, можно спокойно начинать.

– А целлюлит можешь убрать?

Гена посмотрел на мою грудь.

– Поглядим, попробуем. Ты одна живешь? Квартиру снимаешь?

– Ну да.

– И я. Сейчас хозяева сгоняют. У тебя никто знакомый не сдает?

– Вроде нет.

– Вы там по салонам в журнале ходите, может, где требуется массажист, не знаешь?

– Ты давно в Москве? – спросила я, как только появилась возможность вставить слово.

– Не-а, полгода.

Надо же, а уже по-московскому бойкий.

– У меня тут брат двоюродный на стройке, он меня к себе позвал. Тяжелый у вас город, люди агрессивные, одинокие. Даже познакомиться с девушкой проблема, только в Интернете общаюсь, на сайте.

– На сайте? На каком?

Я впервые видела человека, который верит в знакомства по Сети.

– Хочешь постучаться? Заходи на missingheart.ru, кликуха Хороший Чел. Шифруюсь.

Когда я засобиралась домой, Гена увязался за мной – проводить до машины.

– У нас в Нальчике классно. Дом в лесу, у мамы хозяйство, куры. Тепло там, и люди теплые. Приезжаю – по хозяйству отдыхаю. Крышу чиню, колодец чищу. Хочу дом построить новый. Надо же думать о будущем. Семью хочу, детей…

– Невеста у тебя там есть?

– У меня вообще девушки нет, – сказал Гена и смутился.

И вдруг схватил меня за руку, вывернул ладонью вверх и поцеловал. Ты смотри-ка, скромник!

– Может, довезешь меня? Мне на Домодедовскую.

– А мне в другой конец Москвы.

– Тебе в напряг, да?

– Дело не в этом. Вообще-то мужчины обычно домой довозят. А наоборот мне еще не предлагали.

– Вот все вы, москвички, такие!

Я проигнорировала последнее замечание. Не понимаю, зачем нужен мужчина, который просит женщину о помощи. Канторович никогда ни о чем не просил. Ну и где он, с другой-то стороны? – сказал внутренний голос, ответственный за мазохизм в моей отдельно взятой голове.

– Была бы у меня машина, я бы тебя возил. Просто по дружбе, без всяких обязательств. Человек после работы, целый день на ногах…

– Прости, но я тоже после работы. Пока!

Может, я зря так? Может, он простой добрый парень. Ага, из тех, которые тебе никогда не нравились, – услышала я тот же голос. Ну невоспитанный, это да, – согласилась я с голосом. Зато Канторович воспитанный, – свирепствовал мой личный мазохист, не упуская возможности поглумиться по любому поводу. Да заткнись ты, дело не в этом! – убрала я его.

Дело в том, что история с Канторовичем меня научила: искать надо среди своих, обычных. А любовь с олигархом и хеппи-эндом – для мультфильмов.

– Мужа надо привозить из провинции, – проповедовала Светка. – Вот у нас в компании лучшие мужички – те, кто приехал из глубины сибирских руд, – говорила она, обнимая своего Ваню, прибывшего из Владивостока и имевшего в Москве помимо Светки еще одну любовницу. – А эти твои олигархи – дохлый номер. Потому что из всех органов у них только руки загребущие работают. А член отдыхает в штанах от… Какую ты марку называла, ну, костюмы самые дорогие…

– Хьюго Босс? Бриони?

– Точно, Бриони. Спит их член в костюме от Бриони.

В понедельник утром в редакцию пришел фотограф Стас Гордиев, принес модную съемку для обложки. Аня настаивала, чтобы обложки снимали только у него. У Гордиева была сверхъестественная способность лакировать натуру. Я видела этих девушек до – модели по жизни, шлюхи по призванию. Но на фотографиях, прошедших через гордиевский объектив, эти лица, дорисованные его женой и стилистом Анжеликой, проявлялись иначе – характер, поза, взгляд. Взгляд, который выдавливал из их пустых глаз фотограф – вот что делало их моделями и превращало портрет заурядной девицы в обложку.

На этот раз получилось не очень. Губы были чересчур – пухлый ротик профессионалки.

– Да, с губами жопа, – сказала Артюхова.

– Такая модель, – оправдывался Гордиев.