– Воля чуров! Не знаешь разве, как оно на игрищах бывает?

По его лицу проскользнула тень воспоминания; в глазах мелькнула улыбка. Что-то такое он знал.

– Пусть даже так. Это твой сын, а значит, он может стать наследником твоего отца. Ему нужен хороший присмотр.

– У меня есть родичи. Мать и отчим. И брат в Киеве. И дед во Вручем.

– Твой брат – вольный человек?

Малуша промолчала. Добрыне воли никто не давал, он по-прежнему остается пленником Эльги. Уже более десяти лет.

– Твоя мать замужем за человеком очень достойным, но не имеющим родни в землях руси. Твой дед – я его никогда не видел, но не сомневаюсь, что он тоже очень достойный человек, – лишился киевского стола и сейчас правит землей Деревской от имени Святослава. Поэтому главой твоего материнского рода остается госпожа Сванхейд. Святослав ей внук, и она ему не подвластна.

– Она тоже утратила свои владения! – уколола его Малуша. – В Хольмгарде раньше жили конунги, а теперь вами правит Святослав, а дань собирает Вестим Дивиславич!

– Госпожа Сванхейд сама передала наследство Олава своему сыну Ингвару и его потомству! – горячо возразил Бер. – Решение оставалось за ней, и никто не смог ничего у нее отнять, пока она сама не пожелала кое-что отдать! Но и сейчас на Ильмене и Волхове едва ли какое важное дело может состояться без ее одобрения.

Они помолчали. «Святослав ей внук, и она ему не подвластна», – Малуша не подавала вида, как сильно зацепили ее эти слова. Бер не знает, насколько это важное обстоятельство.

– А до Хольмгарда далеко отсюда? – спросила Малуша.

– С седьмицу будем ехать.

– Ребенка я возьму с собой!

– А то как же! – ответил Бер, как будто подразумевал это с самого начала.

В Хольмгарде Князь-Медведь не имеет никакой власти. Оттуда даже Судимер не сможет его вытребовать, если госпожа Сванхейд не пожелает выдать собственного праправнука. А она, судя по всему, не та женщина, на которую легко повлиять. Или…

– Почему Сванхейд когда-то отослала Ингвара в Киев? – Малуша прищурилась, будто пыталась острым взором непременно выцепить правдивый ответ. – Ребенка пяти лет от роду?

Колосок нуждается в сильном покровителе – как Сигурд Убийца Дракона, выросший у заморского конунга. Но можно ли отдать его во власть женщины, которая когда-то пожертвовала своим ребенком?

Они были едва знакомы, но Бер сразу понял, почему она об этом спрашивает.

– У нее была большая семья. Муж, брат мужа, его дочь от первого брака и зять Хакон в Ладоге, две дочери и трое сыновей. Из тех одиннадцати детей, что родились. И Гарды, их владения. Ради благополучия всего этого приходилось чем-то поступиться. Она отдала Ингвара Элегу Вещему в Киев, а взамен получила твоего деда, Олега-младшего. Но, я думаю, ей всегда было жаль того сына, который вырос вдали от нее. Этим Ингвар поплатился за то, что остался старшим, но за это же был и вознагражден. Сванхейд признала его единственным наследником всего, чем владела.

– И его потомков?

– Именно так. Поэтому ни я, ни Сигват, ни другие сыновья и внуки Ветурлиди, ни дети дяди Хакона не могут унаследовать власть конунга в Хольмгарде, которую имел дед Олав. Она принадлежит только прямым потомкам Ингвара.

Малуша пытливо смотрела на Бера. Выросшая среди разговоров о подобных предметах, она ясно видела и выгоды, и опасности предстоящего пути. Этот парень собирается отвезти ее туда, где у ее сына есть наследство. Но этот же парень – или его дети, – может со временем стать его соперником.

Не считая тех, что уже имеются.

Но до этого еще далеко. Для начала ей нужно уберечь своего сына от посягательств с Той Стороны.

– Ты можешь дать мне клятву, что станешь защищать мое дитя от тех… кто захочет его заполучить? Через семь лет или позже?

– Ты имеешь в виду… – Бер изогнул шею в направлении дальнего леса.

Малуша кивнула.

– Такую клятву я могу тебе дать. Я отбил свое право на вас, как положено по здешнему обычаю.

Бер вынул из ножен длинный ударный нож, приложил его ко лбу, к обоим глазам и поцеловал клинок возле рукояти. У Малуши затрепетало в груди – в своей прежней киевской жизни она много раз видела эти движения, эти бессловесные обеты на своем оружии, что сильнее всяких слов. Этому можно верить.

– Хорошо. Я поеду с тобой в Хольмгард.

Важность сошла с лица Бера: он расслабился и готов был улыбнуться.

– И если хочешь, даже можешь меня поцеловать, – милостиво добавила Малуша, вспомнив, о чем он просил в избушке перед уходом.

Словно предлагала наложить печать на признание их родства.

Бер нарочито медленно встал со скамьи и пересел к ней. Некоторое время разглядывал ее лицо почти в упор – а она разглядывала его и дивилась, как могла найти в нем сходство со Святославом. Черты у него крупнее, тяжеловеснее, но чувствуется в них нечто надежное. Повадки у него порой причудливые, но человек он, похоже, прямой и открытый.

Но можно ли ему доверить себя и Колоска?

Бер склонился было к ней, потом застыл и шепнул:

– А я… не утрачу разум и память, если сделаю это? Не превращусь в какого-нибудь зверя?

Несмотря на баню и очищающие заговоры, он сомневается: не осталось ли в ней еще чего-то от тех лешачих, у которых нет спины?

Малуша невольно опустила взгляд на его губы, чуть приоткрытые от сдерживаемого волнения, и сама заволновалась. От его голоса у нее возникала какая-то щекотка в животе, это было странно, но почти приятно. Как же она отвыкла от людей, прожив почти год наедине с одним-единственным медведем!

– А вот и проверь, если смелый, – шепнула в ответ Малуша, почти касаясь губами щеки Бера.

* * *

Вечер настал скоро. В темноте видно было, как высоко горит костер на берегу Великой – его будут поддерживать все двенадцать дней. У костра играли рожки, раздавалось пение и топот пляски. Еще один костер, поменьше, горел перед дворами, освещая накатанный санями путь вдоль ворот.

Под навесом у двери Вальгардовой избы сидели несколько человек. За углом раздавалась сдержанная возня, кто-то кого-то унимал досадливым шепотом.

Вдруг шум гудьбы и пляски у реки прервался, взамен раздался крик.

– Медведь едет, медведь! – неслись испуганные, предостерегающие крики. – Берегись!

Послышался свист. Показалось нечто темное – от реки мчались сани. Вот они приблизились к Вальгардовым воротам, встали. Виден был седок – огромный бурый медведь, держащий вожжи.

– Где моя жена? – рявкнул он. – Нагостилась, подавай ее сюда!

– Вот твоя жена! – ответили ему с крыльца. – Давно готова, ждет.

К саням торопливо сошли два парня – Улеб и Бер. Под руки они несли еще кого-то, по виду женщину. Соломенное чучело почти в человеческий рост было одето в волчью шубу, повязано красным платком и прикрыто личиной – эти самые вещи были на Малуше, когда она вышла из леса.