Вскоре вся восьмерка въехала на главную улицу оазиса, проследовав ко второму по счету постоялому двору, где путников было поменьше, а места побольше.

Во дворе, прямо напротив входных ворот, дорогу перегораживала инби, «отражающая стена», невысокая, чуть выше колена.

– Зачем это? – удивилась Тзана. – Мешает же.

– Что ты, что ты, драгоценная Цана, – воскликнул И Ван, – куда ж без инби?

– Инби, – сказал Лю Ху назидательно, – не пропускает в дом злых демонов. Поскольку духи зла движутся строго прямолинейно, они натыкаются на инби, и стена отражает их вон!

– Здорово! – ухмыльнулся Чанба, но глянул на Сергия и тему демонических траекторий развивать не стал.

Постоялый двор оказался богатым, его окружала двухэтажная галерея на витых столбах, а комнаты для отдыха отгораживались складными ширмами. Стены внутри были покрыты сине-желтыми обоями, раскрашенными красными Драконами Счастья, а гладкий деревянный пол покрывали войлочные таримские кошмы. На столике, покрытом черным лаком, покоилась бронзовая жаровня в виде свернувшегося чудовища.

– Дороговато тут, – сказал Гефестай неодобрительно, – съехать бы.

Искандер, замерший у дверей, покачал головой и сказал негромко:

– Да нет, тут стоит и задержаться. Глядите! Только потихоньку…

Сергий подошел к ширме и выглянул. Во дворе он увидел парочку «головорезиков» в чубах, с кривыми кукри, заткнутыми за пояса.

– Догнали, значит…

– Не туда смотришь. Напротив, на галерее. Видишь?

– Ничего себе…

Лобанов ясно увидел давешнего сановника из могущественного рода Дэн, восседающего на толстом ковре. Перед ним в позе великого почтения склонился Ород Косой. Парфянин протягивал «малому камердинеру желтых ворот» открытый сундучок, а Дэн Чжан ковырялся в нем с благосклонной улыбкой.

– Обычно сановники такого высокого ранга, как Чжан, останавливаются в подорожных дворцах, – заметил Лю Ху, – но до этих мест устроители роскошного постоя еще не добрались…

– Так-так-так… – протянул принцип-кентурион. – Скверно… Лю Ху, не могли бы вы проявить… э-э… благосклонность?

Конфуцианец сложил ладони перед грудью.

– Надо бы послушать, о чем они там болтают.

Лю Ху выпучил, насколько это возможно, глаза, но перечить не стал.

Изображая монаха, погруженного в самосозерцание, он засеменил по галерее, огибая стражников с блестящими лаком щитами, как будто то были статуи. Задержавшись сбоку от входа в комнаты Дэн Чжана, конфуцианец сгорбился, умножая свои лета, и возвел очи горе. Долго вопрошать небеса ему не позволили – офицер приблизился к Лю Ху и в изысканных выражениях попросил того удалиться. До Сергия отгулом долетела часто повторяемая здесь фраза: «Десять тысяч лет жизни Сыну Неба Ань-ди!» И не хочешь, а запомнишь.

Лю Ху побрел обратно, покачивая головой, словно вторя мыслям о тщете всего сущего, постоял для виду перед входом в отведенные «восьмерке» комнаты, продолжая размышлять, и лишь потом вошел.

– Что скажешь, Лёха? – подскочил к нему Эдик.

Лицо «Лёхи» выразило серьезную озабоченность.

– Недостойный Ород, – сказал конфуцианец, – преподнес Дэн Чжану ларец с отборной бирюзой и нижайше просил чиновника представить его императору. Цзепе Сичун Зампо, гьялпо царства Лха-ла и долины Семи счастливых драгоценностей, желает покорнейше признать верховенство Сына Неба и преданно служить Августейшему владыке…

– Заигрался Ород, – нахмурился Гефестай.

– Не понимаю… – пробормотал Искандер. – Ни правил этой игры не понимаю, ни самой цели. Чего он, собственно, добивается? Как и прежде, нашей погибели? Или решил устроиться в тепленьком местечке, приткнуться под бочок императору?

– А что ему сказал Дэн Чжан? – поинтересовался Сергий.

– Малый камердинер желтых ворот высочайше дозволил Ороду сопровождать его в Лоян и обещал устроить при дворе…

– Учитесь, – сказал Эдик. – Умеет человек жить!

– Ага, – хмыкнул Гефестай, – не получилось шахиншаху задницу полизать, пристраивается лобзать афедрон Сына Неба… Может, хоть от нас отстанет?

– Жди! – фыркнул Чанба.

– Ладно, – подвел черту Лобанов, – отбой. Завтра рано вставать…

В снятой на ночь комнате кровать как таковая отсутствовала – ханьцы не отличали мебель, на которой сидят, от той, на которой лежат. Половину комнаты занимала огромная платформа-лежанка из бамбука. На ней были расставлены маленькие низенькие столики – рядом с расстеленными одеялами и кучей подушечек. Тут же помещались подставки для ног, опоры для спин, резные подголовники. Хочешь – спи, хочешь – медитируй.

– Прошу запомнить драгоценных спутников, – сказал Го Шу, – что сидеть на лежанке, вытянув ноги, считается крайне неприличным. Необходимо опускаться на колени…

– Да я так все отсижу! – возмутился Эдик.

– Потерпишь, – буркнул Искандер.

Благовоспитанных философов смущало присутствие Тзаны, и Сергий уложил девушку с краю, рядом с собой. Благо места хватило всем.

Ночью им никто не мешал спать, разве что разнородное скопище верблюдов, волов, лошадей и прочего тягла устраивало изредка концерты. Впрочем, усталость от долгого пути убаюкивала лучше всякой колыбельной или снотворного.

Дозорных было решено не выставлять – все равно без шума не вломишься, а мечи всегда под рукой… Или под подушкой.

Проблемы начались с утра.

Встали рано, наскоро позавтракали рисовыми булочками, но спускаться во двор поостереглись – там готовились к отъезду Дэн Чжан и его новый друг, Ород Косой, он же Цзепе Сичун Зампо.

Могущественный сановник пересаживался в огромную квадратную карету, влекомую шестеркой лошадей. Этот домик катился всего на одной оси, зато ободья колес поднимались в человеческий рост.

Карета Чжана медленно выехала на улицу, где ее обступил почетный эскорт, а следом двинулся экипаж лже-гьялпо – и кузов поскромней, и колеса поменьше, и сопровождающие попроще.

Неожиданно Ород выглянул в верхнее окошко кареты и приветливо помахал рукою преторианцам.

Эдик моментально погрозил парфянину кулаком.

– Вот наглец! – восхитился Искандер.

– Об одном жалею, – проворчал Гефестай, – что не поспел я, не прикончил косоглазого…

– Что-то мне подсказывает, – усмехнулся Лобанов, – что случай тебе еще представится. Едем!

«Великолепная восьмерка» протолкалась по главной улице между надменными верблюдами и зловредными мулами, лягавшими всех, кто приближался к ним сзади. Пришлось поработать плетьми, отгоняя брыкающихся полукровок. И вот она, околица. И широкий путь, где переплелись колеи, а песок перемолот копытами в пыль.

Справа горы, слева Чанчэн. Господи, подумал Сергий, когда же, наконец, кончится эта бесконечная дорога? Третий месяц стелятся перед ними бесконечные дали Азии, и нет им края, и не виден предел. Лю Ху понял его.