— У меня руки чешутся отлупить тебя.

У него горели руки сделать и много чего другого, куда более приятного, но, возможно, именно поэтому он так злился на нее.

Коса лежала у нее на груди. Он даже не подозревал, что у нее такие длинные волосы. Распушенные, они, должно быть, спускаются ниже талии. Ему хотелось утонуть в этих волосах, поцеловать дорожку вдоль изгиба ее белой, изящной стопы.

И эта коса, и простая одежда говорили о школьной невинности. Дамарис Миддлтон, несмотря на то что ей было двадцать один, могла воспитываться в монастыре. Надо быть скотиной, чтобы вожделеть ее.

— Почему, — прошептала она, — ты смотришь так сердито? Я только что спасла тебя.

— Рискуя своей жизнью? И я должен благодарить за это?

— Дамарис? Что-то случилось? — Дженива вернулась к ним, когда Эш повел леди Талию в ее спальню.

Фитц хотел возразить, что он сам может позаботиться о Дамарис, может уложить ее в постель, втереть мазь в ее побитое тело...

— Он отчитывает меня за то, что я подвергла себя опасности, — пожаловалась Дамарис. — Но человек же не виноват, что ходит во сне.

— Пожалуй, нам следует запирать твою дверь на ночь, — сказал он.

— Только посмей! — Дамарис, — успокаивающе проговорила Дженива, — у всех нервы на пределе. Давай уложим тебя в постель. Или, может, ты предпочла бы спать сегодня с Талией?

— Нет-нет, все в порядке. Со мной спит Мейзи.

— Но слишком крепко, чтобы быть надзирателем, — пробормотал Фитцроджер.

Дженива пошла впереди со свечой, а он следом, удрученный, что не будет шансов даже для малейшей вольности — хотя он скорее кастрировал бы себя, чем совершил что-нибудь из того, что было у него на уме.

В постель он ее принес и положил на простыни под озабоченное бормотание перепуганной Мейзи в чепце и шалях. Дамарис подняла на него глаза. В догорающем свете огня и единственной свечи он видел темные линии ее ресниц и гладкую белую кожу странно отчетливо.

Губы девушки зашевелились, словно она собиралась что-то сказать, но потом просто послала ему печальную улыбку, прежде чем Мейзи выставила его из комнаты и захлопнула дверь у него перед носом.

Ему придется убираться отсюда, потому что девушка не кинулась бы с лестницы, чтобы помочь мужчине, если бы не любила его. И он не был уверен, что сможет устоять, если она бросится в его объятия.

Фитц вернулся в свою комнату и нашел утешение в выпивке. Полчаса спустя его дверь отворилась, и в нее проскользнула Дамарис. Укутанная в серебристый мех, она приложила палец к губам, что было излишне. Он лишился дара речи.

По той резвости, с которой она подбежала к нему, никак нельзя было сказать, что она совсем недавно играла со смертью.

— Мы должны попытаться еще раз.

— Мы? — выдавил он из пересохшей глотки. Что попытаться? Он не может даже подняться.

Она была уже в футе от него — хмурящаяся кошка в обрамлении серого меха.

— Ты пьян?

Он закрыл глаза.

— Разумеется, нет. Три стакана бренди — это мелочь. Он услышал, как она скептически хмыкнула:

— Тогда нам лучше подождать до завтра, но мы можем составить план. Сегодня все прошло бы лучше, если б ты доверился мне.

Его глаза сами собой открылись от изумления.

— С чего бы, черт побери, мне делать это?

Лучше бы он не смотрел. Она стояла почти у самых его коленей, отбросив капюшон своей накидки, взгляд твердый и придирчивый. Под накидкой на ней, должно быть, простой халат поверх белоснежной рубашки. Волосы, все еще в косе, лежат на груди. Он слишком хорошо представлял, как расплетает их, чтобы они рассыпались по ней, темным облаком укутывая ее тело. Белое, обнаженное. В его постели.

— С чего? — повторила она. — Да с того, что тебе нужна помощь. Ты же знаешь, что это так. В хорошенький переплет ты бы попал, если бы я не следила за тобой и не устроила отвлекающий маневр.

Ему надо срочно бежать. Но чтобы бежать, надо встать. А если он начнет вставать, не избежать прикосновения к ней. Он силился придумать, как бы выпутаться из этого каким-нибудь другим способом, но в конце концов прибег к грубости.

— Уходи, — сказал он.

Мучительно было видеть ее обиженное лицо, но он должен защитить ее и себя.

— Это и есть твоя благодарность?

— Я не просил тебя рисковать своей шеей.

— А я и не рисковала. Я вскрикнула, постучала по ступенькам и приняла трагическую позу внизу лестницы.

— Выставив свои ноги всем напоказ!

Она наклонилась вперед, сдвинув брови над переносицей.

— Выглядело бы довольно подозрительно, не так ли, если бы, упав с лестницы, я оказалась скромно и прилично прикрытой. Так же подозрительно, как твои чистые, сухие тапочки.

Черт бы побрал ее сообразительность! Он схватил ее за косу и притянул ближе. Она стала сопротивляться, ухватив его за запястье.

— Пусти меня!

— Ты пришла сюда по собственной воле, верно? Для чего, Дамарис?

Он увидел внезапный страх, но ее нужно проучить.

— Для того, чтобы мы еще раз спустились вниз и нашли бумаги, — запротестовала она, но он ей не поверил.

Она играет с огнем и должна обжечься, чтобы больше так не делать. Он притянул ее еще ближе, другой рукой ухватил за голову и насильно поцеловал. Он хотел, чтобы поцелуй вышел грубым, но если кто и обжегся, так это он сам. Он оторвался от ее горячих, сладких губ и вскочил на ноги, отпихнув ее с дороги так резко, что она пошатнулась. Девушка смотрела на него широко открытыми, потрясенными глазами.

Он отвернулся и схватился за голову:

— Теперь ты уйдешь?

— Конечно, — сказала она голосом, в котором слышались слезы. — Если ты решил быть злым.

О Боже! Он опустил руки и повернулся:

— Дамарис, ты же понимаешь, что не должна находиться здесь.

— Никто не узнает. Мейзи уже снова храпит, и она никому не скажет.

— Слуги всегда сплетничают.

— Но не тогда, когда болтовня может привести к браку, которого служанка не желает. Мейзи хочет, чтобы я вышла за титул.

— Мудрая Мейзи. Но если кто-нибудь другой обнаружит тебя здесь, ты можешь оказаться у алтаря со мной. А ты тоже хочешь выйти за титул.

— С чего бы Эшарту, Джениве или леди Талии приходить сюда из другого крыла? Но если даже они и придут, то не заставят меня выходить за тебя. Все согласны, что ты совершенно неподходящий муж для меня.

— В таком случае Эшарт может вызвать меня на дуэль. Ты гостья в его доме, и он считает, что ты находишься под его защитой. Ты хочешь, чтобы кто-то погиб из-за твоих капризов? Да ты, наверное, стукнулась головой, когда упала. Это единственное разумное объяснение. — Я не падала, — возразила она, но его слова, похоже, попали в цель. — Ну, тогда извини. Ты прав. Но ведь нет никакой опасности...