себя настоящих за рядовыми человеческими именами и чуждым укладом жизни. Сколько еще моих знакомых скрывают свою истинную сущность? А сколько таких, как мы, населяют мир?

— Меня зовут Мир-Рия, — вернула себе истинное имя, — а тебя? — обернулась к другу, чтобы познакомиться с ним заново.

— Рем-Ярн, — произнес странное и неудобоваримое. — Можешь называть меня Рем, — улыбнулся, когда догадался, о чем я думаю.

— Рем, — попыталась освоить непривычное звучание. — А ты видел Кариар? — в последнее время часто о нем слышала, но представления не имела, что он собой представляет.

— Да, — короткий, но до краев наполненный горечью и тоской ответ. — Он похож и одновременно не похож на это мир. Там есть и живописные цветущие долины, и лишенные жизни песчаные пустыни. Небо там тоже голубое, но почему-то ярче, воздух свежее, закаты и рассветы незабываемые. Наша земля дает нам жизненную энергию, поддерживает баланс имирта. Здесь же мы не находимся в гармонии сами с собой. Ты все время на взводе, как натянутая струна.

На протяжении всего монолога его глаза горели, а на последних словах потускнели, словно он говорил о несбыточном и невозвратном.

— Сколько тебе было, когда ты покинул его? — бередила его раны, но никто другой сейчас не мог ответить на мои вопросы.

— До пятнадцати лет я жил в Ривале, — с поистине военной выдержкой рассказывал, возвращаясь в болезненной прошлое. — Достаточный юный, чтобы легко освоиться в новой жизни. Старшему поколению перемены давались тяжело: вокруг всё чужое, даже язык.

— Что такое Ривал? — мне захотелось побольше узнать о месте, что являлось моей родиной.

— Ривал был центром Кариара…

— Почему был? — с тревогой перебила его.

— Его больше нет, — сухо пояснил, пряча за беспристрастной маской истинные чувства. — У Кариара богатая история, но если уложить ее в цепь важнейших событий, то она представляет собой начальный этап, когда предки современных кинхарцев были дикарями; затем наступил затяжной период межплеменных войн; борьба за власть и появление первого Прэя; время затишья и благосостояния; темная эпоха, называемая «лха рикта» — война всех; затем мощный расцвет и настоящее время. — Он сделал небольшую паузу после чеканного перечисления по большому счету безразличных ему событий, когда коснулся того, чему сам стал свидетелем. — Сейчас в Кариаре война, какой он еще не знал.

Мне все больше не нравилось то, что я слышала. И не только по той причине, что происходящее было ужасным, но потому, что в моей голове один за другим выстраивались в ряд факты. Чем больше я находила логическую связь между ними, тем больше нервничала.

— А кто такие Рих? — восполняла недостающие детали головоломки.

— Правящая семья, — пояснил Рома, хотя и не совсем понимал, к чему я клоню. — Власть передается по наследству: от отца к сыну. От Прэя к Вилину.

Все окончательно встало на свои места, я посмотрела на каждый поступок и слова Дана под другим углом. Прочитала все, что таилось между строк.

Я схватила со стола телефон и выскочила из спальни. Рома кинулся следом, но я остановила его:

— Со мной все будет в порядке, — заверила, — это безопасно.

Услышала за спиной шумный вдох и удар, наверное, кулака о стену. Как бы он не злился и не волновался, я не могла взять его с собой: мне нужно поговорить с Даном наедине.

***

Я прижимала к уху телефон и оглядывалась по сторонам, думая, в какую сторону двигаться. Кафе и любое другое общественное заведение казалось неподходящим для разговора. Не хотела, чтобы были свидетели. Я не собиралась быть сдержанной и подбирать выражения.

— Ри-и? — раздался в трубке голос Дана. Вдруг пришло осознание, что он далеко не тот, кем я его считала. И его способности далеки от человеческих.

— Я жду тебя, — подняла глаза на табличку с адресом дома напротив, — на Рудничной пять, — и отключилась, не оставляя ему выбора.

И минуты не прошло, как он вынырнул из-за угла дома и стремительной походкой приближался ко мне. Судя по суровому выражению лица, он не был настроен на задушевную беседу.

— Мне не до игр, — схватил меня за локоть и потянул за собой в ближайшую подворотню. — Если ты думаешь, что я, как собачка, буду бежать на каждый твой зов и выполнять любую прихоть, ты ошибаешься.

— Хотела предупредить, — дернулась, не желая, как прежде, быть послушной девочкой, которой указывали, что делать и она безропотно выполняла все, что не скажут, — чтобы ты держался подальше от моих родителей, — много времени не понадобилось, чтобы догадаться, во что он собирается их втянуть.

Дан понял, что бессмысленно юлить и отпираться. Выпрямился, лицо стало непроницаемым — передо мной сейчас стоял совсем не друг детства, а кто-то другой. Тот, кем он всегда и был, просто я не знала его с этой стороны.

— Ты не имеешь права просить меня об этом, — его тон в пустом узком переулке звенел гулким эхом.

— Это моя семья, — попыталась достучаться до него, — и я не хочу, чтобы они пострадали. Не думай, что я не буду защищать их до последней капли крови, — напомнила его недавние слова.

— И я лишь защищаю свою, — откровенно манипулировал мной, играя на чувствах. Разозлилась от такой низости и выкрикнула, заставляя воздух вибрировать от всплеска ярости:

— Это всего лишь борьба за власть! Или будешь отрицать, что ты у нас что-то вроде наследного принца и трон проклятого Кариара принадлежит тебе!?

Дан ничуть не изменился в лице: его не тронули ни мой крик, ни обвинения, брошенные в лицо.

— Вижу, ты многое узнала, — сухой, деловой тон, словно я поданный на аудиенции его величества, — но владеешь разрозненной информации и не можешь видеть картины в целом.

От этой его манеры держаться, он казался достижимым и абсолютно чужим. Эта невидимая пропасть между нами делал меня маленькой и ничтожной рядом с ним.

— Не разговаривай так со мной!

— Разве не так должен вести себя “наследный принц проклятого Кариара”? — холодная ярость пылала голубым пламенем в его взгляде. — Ты ни черта не понимаешь, Ри-ри.

Нелепо обвинять меня в этом, тогда как сам делал из всего тайну. Он, так же как и мои родители, никогда не рассказал бы правды о себе. Просто бы снова исчез, оставив в неведении. И, возможно, уже не вернулся: мог погибнуть на этой непонятной мне войне. Страх впивался острыми когтями в сердце, кромсая его и заставляя истекать кровью.

— В этом только твоя вина, — впервые мне по-настоящему захотелось избавления от моей необъяснимой одержимости Даном. Пробудившийся внутри имирт, который я ошибочно называла интуицией, шептал, что рядом с ним меня ждут одни разочарования. — Я устала