– Кража? Чего?

– Моего пони! – вновь гаркнул Том, как будто призывая в свидетели небеса.

Не прошло и пары секунд, как по залу полетели смешки. Судья нахмурился:

– Твоего пони. Украденного откуда?

– Из леса! – крикнул Том.

Теперь смех стал громче. Даже лесничие начали улыбаться. Судья взглянул на управляющего, который с улыбкой покачал головой.

Судья любил Нью-Форест. Ему нравились местные крестьяне, и он втайне получал удовольствие от их мелких преступлений. После дела Мартелла, которое возмутило его всерьез, он был не против закончить день небольшой разрядкой.

– Ты хочешь сказать, что твой пони пасся в Королевском лесу? Он был помечен?

– Нет. Он там родился.

– То есть это жеребенок? Откуда ты знаешь, что он был твой?

– Знаю.

– И где он сейчас?

– В коровнике Джона Прайда! – выкрикнул в ярости и отчаянии Том. – Вот он где!

Это было уже слишком. В зале суда хохотали все. Даже его родственники Фурзи невольно поняли соль шутки. Мэри пришлось уставиться в пол. Судья обратился за разъяснением к наемным пастухам, и Альбан, в чьем бейливике все это стряслось, шагнул вперед и зашептал ему в ухо. Том нахмурился.

– А где же Джон Прайд? – спросил судья.

– Он здесь! – крикнул Том, разворачиваясь и победоносно указывая на задние ряды.

Все повернулись. Судья всмотрелся. Наступила короткая тишина.

А затем от двери донесся бас:

– Он ушел.

Это добром не кончилось. Зал залился слезами от смеха. Жители Нью-Фореста буквально выли. Они рыдали от хохота. Лесничие, угрюмые чиновники, ведавшие королевскими лесами, даже джентльмены из жюри – никто не сумел сдержаться. Судья, взирая на это, покачал головой и закусил губу.

– Можете смеяться! – взвыл Том. И они смеялись. Но он не сдался. Взглянув направо и налево, он, раскрасневшийся, вновь повернулся к судье и выкрикнул, указывая на Альбана: – Это он и ему подобные дают Прайду выйти сухим из воды! А знаете почему? Потому что он им платит!

Судья переменился в лице. Несколько лесничих перестали смеяться. Стоявшая сзади Мэри издала стон.

– Тишина! – проревел судья, и хохот в зале начал стихать. – Не смей дерзить! – сверкнул он глазами, обратившись к Фурзи.

Беда была в том, что в сказанном имелась доля истины. Возможно, молодой Альбан еще был невинен. Но между жителями Нью-Фореста и властными лицами в бейливиках, безусловно, существовал известный обмен. Пирог, сыр, бесплатно починенная изгородь – после таких любезностей управляющему было нетрудно закрыть глаза на мелкие нарушения закона. Об этом знали все. Сам король однажды заметил судье не совсем в шутку, что когда-нибудь придется ему создать комиссию для расследования деятельности всей администрации Нью-Фореста. Если Фурзи хотел причинить неприятности, то для этого было не время и не место.

– Ты должен следовать предписанным процедурам, – коротко сказал ему судья. – Здесь твое дело рассмотрят лишь после того, как оно пройдет через суд низшей инстанции. Внесите это в протокол, – приказал он чиновнику. – Судебное заседание закрыто, – объявил он.

И вот, пока Том стоял в бессильной ярости, а толпа, вновь развеселившись, потянулась на выход, чиновник окунул перо в чернила и сделал на пергаменте запись, которой предстояло сохраниться в веках как истинный глас Королевского леса:

Томас Фурзи жалуется на кражу пони Джоном Прайдом. Джон Прайд не явился. Соответственно, отложено до следующего заседания, etc.

Люк любил бродить по Королевскому лесу. Он проходил многие мили. В детстве он научился быстрой ходьбе, чтобы не отставать от Джона и Мэри, а потому сейчас любой спутник удивился бы его скорости.

Люди считали его мечтателем, однако глаза у него всегда были острее, чем у них. Во всем Нью-Форесте не нашлось бы ручья, которого он не знал. Древнейшие дубы, плотно обвитые плющом, были ему как близкие друзья.

С тех пор как Люк покинул аббатство, его внешность изменилась. Одетый как лесной житель, в рубахе и куртке, подпоясанной толстым кожаным ремнем, в узких шерстяных штанах, Люк ничем не отличался от местных. Если бы кто-нибудь увидел его идущим по лесной тропе, то не обратил бы на него внимания.

Но Люк был в бегах – на грани положения вне закона. Что это значило? Теоретически – всеобщую настроенность против тебя. А на практике? Это зависело от того, есть ли у тебя друзья и всерьез ли намерены власти тебя разыскать.

В настоящее время дела обстояли так, что если бы кто-нибудь из лесничих встретил его лицом к лицу и узнал, то посадил бы в тюрьму. Без вопросов. Но если, скажем, юный Адам приметит вдали косматую фигуру, которая лишь может быть Люком, то подъедет ли он разобраться? Возможно. Но много вероятнее, что он развернет лошадь и поедет в другую сторону.

Однако что ему делать? Он не мог жить так вечно. Суд в Линдхерсте предельно ясно продемонстрировал свои намерения. Быть может, правильнее объявиться и понадеяться на милосердие?

Беда была в том – наверное, это было в крови, – что Люк инстинктивно не доверял власти.

Это могло бы показаться странным для человека, который выбрал жизнь, подчиненную монастырским правилам Бьюли. Однако в действительности все было не так. Для Люка аббатство являлось убежищем посреди огромного поместья, где он с удовольствием трудился и обретал свободу Нью-Фореста. Ему нравились службы в церкви. Он с восхищением слушал пение. Врожденная любознательность побудила его выучить много латинских псалмов и уяснить их смысл, пусть даже он не умел читать. Но он не хотел постоянно ходить на службы, как монахи. Ему хотелось вернуться в поля или помогать пастухам, переходившим с фермы на ферму. Аббатство кормило, одевало его, освободило от ответственности и мирских забот. Чего же еще желать?

И прежде всего, по его мнению, аббатство действовало благодаря своей связи с естественным порядком вещей. Деревья, травы, лесные твари – все жили в своем ритме. Познать это во всей полноте было невозможно, но аббатство и его угодья имели смысл лишь потому, что они сделались частью этого процесса.

Поэтому если чужаки вроде Гроклтона или королевских судей, которые не понимали Нью-Фореста, являлись и навязывали массу глупых правил, если притязали на власть, то единственным выходом было сторониться их. В душе единственными законами, которые он уважал, были законы природы.

«Все прочее поистине не стоит ломаного гроша», – говаривал он. А властям, которые создавали такое изобилие подобных законов, ни в коем случае не следовало доверять. «Сегодня они говорят с тобой честно, а завтра припрут к стене. Единственное, что их заботит по-настоящему, – это власть».

То был простой и совершенно правильный крестьянский взгляд на сильных мира сего.

Поэтому Люк не собирался доверять судье и его суду, особенно в присутствии Гроклтона. Он счел за лучшее никому не показываться на глаза и ждать у моря погоды. Мало ли что может случиться.