— Пол тут ни при чем, милая, — виноваты твои ноги. Задумавшись, Лотти перевела взгляд на собственные ноги:

— Мне их подменили.

Ник покачал головой, его глаза искрились от смеха.

— Видно, ты не привыкла к джину. Давай я понесу тебя.

— Нет, при людях не надо, — запротестовала Лотти, но Ник уже подхватил ее на руки и понес на улицу. Едва завидев их, лакей бросился открывать дверцу ждущей кареты.

— Если бы ты плюхнулась прямо в грязь, это было бы гораздо смешнее, — заметил Ник.

— До такого состояния я еще не дошла, — возразила Лотти, но с довольным вздохом прильнула к его сильной груди. Слабый мускусный аромат кожи Ника смешивался с запахом крахмала от воротничка, и Лотти решила, что сочетание получилось невероятно соблазнительным.

Ник остановился, повернув голову, и задел выбритой щекой щеку Лотти.

— Что это ты там делаешь?

— Нюхаю тебя, — смущенно призналась Лотти. — Ты так приятно пахнешь! Я заметила это еще при первой встрече, когда ты стащил меня со стены.

Ник рассмеялся:

— Ты хочешь сказать — когда я спас тебя от смерти?

Завороженная его шероховатой кожей, Лотти прикоснулась губами к подбородку. Ник с трудом сглотнул, прикусил губу. Впервые за все время Лотти сама дотронулась до него, и он мгновенно воспламенился. Ник стоял, крепко держа жену, и его грудь высоко поднималась от вздохов. Заметив, что ей без труда удалось распалить мужа, Лотти ослабила узел его галстука и поцеловала его в шею.

— Лотти, не надо.

Он задела ногтем неровную кожу, оставив на ней тонкую белую полоску.

— Лотти… — снова повторил Ник, но все слова вылетели у него из головы, когда Лотти поцеловала его в ухо, а потом осторожно прикусила мочку.

Лакей уже спускал раскладную подножку экипажа. Сохраняя на лице маску непроницаемости, Ник усадил Лотти в карету и сел рядом.

Едва за ними закрылась дверца, он посадил ее к себе на колени и принялся впопыхах расстегивать ее платье. Лотти перебирала его густые блестящие волосы. Ник расшнуровал верх ее корсета, высвободил одну грудь и жадно накинулся на нежный сосок. Дразнящие движения заставили Лотти со стоном выгнуть спину. Руки Ника настойчиво пробивались к ней под шуршащие юбки, искали в панталонах разрез. Его ладонь оказалась слишком широкой, чтобы протиснуться в этот разрез, и он разорвал шов — с легкостью и пылом, от которых Лотти сладострастно вздрогнула. Беспомощным движением она раздвинула колени, и у нее все поплыло перед глазами, едва в нее протиснулся длинный палец. Сидя на коленях Ника, с его ладонью между ног, Лотти чувствовала сильнейшее возбуждение.

У Ника вырвался стон, он посадил ее повыше, на самую выпуклость под брюками.

— Ты такая влажная… Лотти, я больше не могу… Сядь повыше, а ноги… да, вот так…

Она охотно повернулась к нему лицом, села поудобнее и чуть не задохнулась, когда он погрузился в нее, взявшись за бедра. Восхитительно огромный и твердый, он крепко держал ее, проникая все глубже от каждого толчка кареты. Лотти нетерпеливо потерлась о него холмиком и ощутила, как откуда-то снизу исходят волны жара. Ладонь Ника переместилась ей на спину.

От сильного рывка кареты ощущения стали неописуемыми, и Лотти невольно вскрикнула.

— У нас мало времени, — напомнила она срывающимся голосом. — До дома слишком близко…

Ник в отчаянии застонал.

— В следующий раз я прикажу кучеру провезти нас в объезд, через весь Лондон… дважды. — Он принялся дразнить ее твердую бусинку кругообразными движениями большого пальца, надавливая на нее все сильнее, пока Лотти не всхлипнула, ошеломленная неожиданной лаской. Приподнявшись над сиденьем, Ник с ворчанием уткнулся лицом в ее шею и быстро достиг сокрушительной кульминации.

Соединенные под множеством слоев ткани, они тяжело дышали, мало-помалу приходя в себя.

— Слишком мало, — наконец проворчал Ник, подхватывая ладонью ее упругие ягодицы и прижимая ее к себе. — Я не прочь продолжить.

Лотти поняла сокровенный смысл этих слов. Их потребность друг в друге была не просто физическим влечением. Лотти уже обнаружила, что быть вместе — это не просто спать в одной постели и предаваться любви. Но до сих пор она даже не подозревала, что Ник тоже знает об этом. Неужели он боится признаться в своих чувствах?

Лондон так разительно отличался от безмятежного Гэмпшира, что порой Лотти казалось, будто она попала в другую страну. У нее за окном столица — мир высокой моды и бесконечных развлечений, резких контрастов нищеты и роскоши, шикарных лавок и соседствующих с ними притонов и трущоб. За воротами Темпл-Бар начинался Сити, исторический и деловой центр города, а к западу от него раскинулись сады, аллеи, концертные залы и лавки, заваленные самым неожиданным товаром.

На второй неделе супружеской жизни Ник нашел удовольствие в том, чтобы всячески баловать Лотти, словно капризного ребенка. Он возил ее в кондитерскую на Беркли-сквер и угощал мороженым из каштанового пюре с засахаренными вишнями. На Бонд-стрит Ник накупил для жены самой разной французской пудры, десяток флаконов туалетной воды, несколько дюжин пар вышитых шелковых чулок. Лотти тщетно уговаривала его не тратить целое состояние на белые перчатки и платки и наотрез отказалась от розовых шелковых туфелек с золотыми кисточками, которые стоили больше, чем месячная плата за обучение в Мейдстоуне. Но Ник пропускал ее возражения мимо ушей и продолжал скупать все, что привлекало его взгляд. В последнюю очередь они заехали в чайный магазин, где Ник заказал полдюжины экзотических сортов чая в расписных банках с загадочными названиями «Ружейный порох», «Конгу» и «Сушонг».

Вообразив, какую гору коробок и свертков сегодня доставят посыльные в дом на Беттертон-стрит, Лотти ужаснулась и принялась уговаривать Ника образумиться.

— Больше мне ничего не нужно, — твердила она, — ноги моей больше не будет ни в одной лавке! Для такого расточительства нет никаких причин.

— Напротив — есть, — возразил Ник, помогая жене сесть в карету, заваленную сверточками и коробочками.

— Вот как? Какие?

Ник расцвел обаятельной улыбкой. Вряд ли он пытался купить ее благосклонность — Лотти и без того охотно отзывалась на его ласки. Может быть, он просто хотел вызвать у нее чувство признательности? Но зачем?

Жизнь с Ником Джентри оказалась загадочным чередованием минут прекрасной близости и воспоминаний о том, что в остальном они совершенно чужие люди. Лотти не понимала, зачем Ник каждую ночь покидает ее спальню, не позволяя себе засыпать рядом с ней. Но на фоне согласия, царившего между ними, эта странность выглядела безобидно. Ник отклонял робкие попытки уговорить его остаться, объяснял, что предпочитает спать один и что так им будет гораздо удобнее.

Лотти вскоре выяснила, что с Ником не стоит заводить разговоры на некоторые темы, от которых он вспыхивает, как порох от искры. Она больше не пыталась расспрашивать его о детстве и о тех временах, когда он носил другое имя. Когда Ник злился, он не кричал и не швырял в нее чем попало, но словно каменел, уходил из дома и возвращался лишь поздно ночью. Еще Лотти узнала, что Ник ненавидит беспомощность, предпочитая всецело распоряжаться своей жизнью. Он считал, что настоящий мужчина обязан уметь пить, не пьянея, — и при этом иногда злоупотреблял спиртным. Даже такой доступной роскоши, как сон, он не любил предаваться слишком часто, поскольку не желал надолго терять бдительность. Как и объясняла Софи, Ник не допускал никаких проявлений слабости и упрямо уверял, что не чувствует боли.