Если Соединенные Штаты серьезно настроены на ассимиляцию иммигрантов, то им необходимо реформировать иммиграционную систему в соответствии с только что изложенными принципами. Приобретение американского гражданства и принесение присяги гражданина являются важными и яркими маркерами ассимиляции. Некоторые говорят, что, давая нелегальным иммигрантам возможность получить гражданство, государство вознаграждает их за нарушение американских законов и позволяет «пройти без очереди», ущемляя вполне легальных претендентов на натурализацию. Эту проблему может облегчить система обязательных общественных работ для иммигрантов. Нелепая фантазия о том, что миллионы нелегальных иммигрантов, мирно и продуктивно проживающих в стране, будут в конечном счете депортированы, создает дополнительное препятствие для ассимиляции — и создает его сама страна. В то же время неспособность Америки обеспечить соблюдение существующих законов делает эту проблему нерешаемой.

Государственная политика, направленная на успешную ассимиляцию иностранцев, может лишить динамики нынешний подъем популизма — как в Европе, так и в США. Новые группы, яростно выступающие против иммиграции, на самом деле представляют собой коалиции людей, испытывающих совершенно разные проблемы. Закоренелыми обскурантами движет расизм и фанатизм, их мнение почти невозможно изменить. С ними не стоит цацкаться — им нужно противостоять с нравственных позиций. Однако других беспокоит, смогут ли вновь прибывшие в конечном итоге ассимилироваться. Их волнует не столько иммиграция сама по себе, сколько число иммигрантов, темпы изменений и способность существующих учреждений адаптироваться к этим изменениям. Политика, направленная на ассимиляцию, может умерить беспокойство этих людей и оттолкнуть их от мракобесов. Но даже если этого не произойдет, политика ассимиляции будет полезна для национальной сплоченности.

Политика в отношении иммигрантов, беженцев и гражданства формирует центральный вопрос текущей дискуссии об идентичности, но этот вопрос гораздо шире. Политика идентичности уходит корнями в мир, в котором бедные и маргинализованные слои населения невидимы для своих сограждан, как отмечал Адам Смит. Ресентимент — недовольство утраченным статусом — начинается с реальных экономических трудностей, и одним из способов смягчения ресентимента является решение проблем занятости, доходов и безопасности.

Однако в США многие левые еще несколько десятков лет назад перестали задумываться над амбициозными социальными проектами, призванными улучшить условия жизни беднейших слоев населения. Оказалось, что говорить об уважении и достоинстве легче, чем разрабатывать потенциально затратные планы, которые позволят заметно сократить неравенство. Важным исключением стал президент Обама, чей закон «О доступном медицинском обслуживании» (АСА — Affordable Care Act) стал важной вехой в социальной политике США. Противники ACA пытались представить это вопросом идентичности, намекая, что программа разработана чернокожим президентом, чтобы помочь своим чернокожим избирателям. Но на самом деле это была национальная стратегия, направленная на оказание помощи менее обеспеченным американцам, независимо от их расы или идентичности. Многие из бенефициаров закона — белые сельские жители Юга, которых тем не менее уговорили голосовать за республиканских политиков, сделавших все, чтобы отменить АСА.

Политика идентичности — точнее, политизация ее — усложняет разработку подобных амбициозных программ. На протяжении большей части XX в. политический процесс в либеральных демократиях развивался вокруг основных вопросов экономической политики. Левые прогрессисты стремились защитить простых людей от капризов рынка и использовать власть государства для более справедливого распределения ресурсов. Правые, со своей стороны, хотели защитить свободное предпринимательство и возможность каждого участвовать в рыночном обмене. Коммунистические, социалистические, социал-демократические, либеральные и консервативные партии выстроились слева направо по политическому спектру, «единицами измерения» которого можно считать желаемую степень государственного вмешательства и приверженность либо равенству, либо личной свободе. Существовали и другие важные группы идентичности, включая партии, преследующие националистические, религиозные или региональные цели. Но стабильность демократической политики с конца Второй мировой войны до настоящего времени обеспечивалась доминированием левоцентристских и правоцентристских партий, которые в основном соглашались с легитимностью демократического государства всеобщего благосостояния.

Этот консенсус в настоящее время представлен «старым истеблишментом», позиции которого настойчиво атакуют новые партии, выросшие на политике идентичности. Это представляет серьезную проблему для будущего демократической системы. Причиной резкой политической поляризации начала ХХ в. была экономическая борьба, но демократии обнаружили, что носители противоположных экономических взглядов порой способны преодолеть разногласия и прийти к компромиссу. Противоречия, связанные с идентичностью, разрешить сложнее: вы либо признаете меня и мою точку зрения, либо нет. Возмущение утратой достоинства или пренебрежением часто вызвано экономическими причинами, но борьба за идентичность мешает нам сосредоточиться на политических мерах, которые реально способны решить эти проблемы. В таких странах, как Соединенные Штаты, Южная Африка или Индия, где существует расовая, этническая и религиозная стратификация, труднее создавать широкие коалиции рабочего класса для борьбы за перераспределение благ, поскольку группы, идентифицирующие себя с более высоким статусом, не желают делать общее дело с теми, кто находится ниже, и наоборот.

Выходу политики идентичности на авансцену способствовали технологические изменения. Когда в 1990-х гг. интернет стал платформой массовой коммуникации, многие наблюдатели (включая меня) считали, что он будет важным фактором продвижения демократических ценностей. Информация является одной из форм власти, и если интернет расширил доступ к информации для всех, то он также должен был распределить власть еще шире. Более того, сложилось впечатление, что с развитием социальных сетей возник полезный мобилизационный инструмент, позволяющий единомышленникам объединиться вокруг общественно важных вопросов. Казалось, что «пиринговая» природа интернета, дающая возможность общаться лицом к лицу, устранит тиранию всякого рода иерархических контролеров, диспетчеров и посредников, определяющих, какого рода сведения могут получить люди.

Поначалу так оно и было: все восстания против авторитаризма — от «революции роз» в Грузии и «оранжевой революции» на Украине до провалившейся «зеленой революции» в Иране, Тунисского восстания и восстания на площади Тахрир в Египте — все они развивались при мобилизующем участии социальных сетей и интернета. Правительственные операции стало гораздо труднее держать в секрете, когда у обычных людей появились технологические средства для передачи информации о злоупотреблениях; движение «Black Lives Matter», вероятно, не возникло бы без повсеместного распространения мобильных телефонов и видеорекордеров.

Но со временем авторитарные правительства, такие как правительство Китая например, поняли, как использовать интернет для контроля над собственным населением и как с помощью интернета сделать его политически безопасным, в то время как Россия научилась превращать социальные сети в оружие, ослабляющее ее демократических соперников{12}. Но даже без этих внешних игроков социальные медиа смогли ускорить фрагментацию либеральных обществ, играя на руку группам идентичности. Интернет связывал друг с другом единомышленников, освобождая их от тирании географии и позволяя общаться в так называемых информационных пузырях, ограждая себя от чуждых людей и взглядов. В большинстве офлайновых сообществ число людей, верящих в некую экстравагантную теорию заговора, было бы ограниченно; в интернете же можно найти тысячи ее поклонников. Подрывая работу и авторитет редакторов, фактчекеров — да и профессиональную этику традиционных СМИ, интернет способствовал распространению недостоверной и некачественной информации, клеветы в адрес политических оппонентов и компромата на них. Анонимность интернета позволяет пренебрегать требованиями хорошего тона и благовоспитанности. Интернет не только поддерживает готовность общества рассматривать себя в терминах идентичности, но и способствует появлению новых идентичностей в онлайновых сообществах и форумах.