Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мистер Беллуччи с важным видом встретил меня в дверях кабинета и жестом предложил мне сесть в зеленое кожаное кресло, которое, как и остальная мебель, казалось новехоньким и удивительно ненастоящим. «Как ваши дела, мистер Уолш?» — спросил он. Я коротко доложил ему о своих проблемах: о несчастном случае с отцом и т.д., и он сочувственно поцокал языком. «Попали вы в переплет, — сказал он. — Так вы, кажется, говорите в Англии? Попали в переплет[69]». Я объяснил ему значение этого выражения в крикете. «Правда, что ли? — спросил он с легким недоверием. — Вы будете подавать в суд на водителя?» Казалось, он разочаровался, когда я ответил отрицательно.
Он попросил секретаршу принести доверенность и курил сигару, пока я читал четыре страницы. Текст был изложен типичной юридической тарабарщиной, призванной предусмотреть все возможные случайности — «покупать, продавать, заключать сделки или подписывать контракты, обременять долгами, отдавать в залог или отчуждать любое имущество, недвижимое, личное или смешанное, материальное или нематериальное...». Но смысл был ясен. Урсуле надлежало подписать документ в присутствии государственного нотариуса. Я спросил, как это можно сделать, если она прикована к постели, и Беллуччи сказал, что нотариус приедет в больницу. «Больничный социальный работник все это для вас устроит». Так и произошло. К моему удивлению вся процедура была завершена к трем часам дня, после непродолжительной церемонии у постели Урсулы. Теперь я наделен полной властью распоряжаться ее делами. Первой моей задачей стала выплата мистеру Беллуччи не такого уж и маленького гонорара — $250.
Между встречей с Беллуччи и подписанием документа я успел съездить еще в два интерната из списка Доктора Джерсона. Первый, Макаи-мэнор, располагался в шикарном жилом районе на побережье, по другую сторону от Алмазной головы. Не успел я въехать в ворота, как понял, что он окажется сказочно привлекательным и непомерно дорогим. Здание в колониальном стиле, ослепительно белое, с длинной верандой, где более подвижные пациенты могут сидеть в тени и наслаждаться видом и ароматами роскошного, безупречно ухоженного парка. Внутри — также приятный запах. Повсюду элегантность, комфорт и чистота. У всех живущих здесь отдельные комнаты — светлые, обставленные удобной мебелью, с личным телевизором, телефоном у кровати и т.п. Медицинские сестры улыбчивы, аккуратно одеты и опрятны, они разносят пациентам еду и лекарства с напускной сдержанностью стюардесс. Урсуле понравилось бы в Макаи-мэнор. К сожалению, это стоит $6500 в месяц, не считая расходов на лекарства, физиотерапию, трудотерапию и т.д. Ее удовольствие от пребывания в этом заведении будет отравлено тревогой, что придется покинуть его, когда закончатся деньги. Словно прочитав мои мысли, администратор, знакомившая меня с интернатом, статная блондинка в безукоризненном льняном костюме, деликатно намекнула, что они требуют определенных финансовых гарантий, когда принимают неизлечимо больного пациента, чтобы «упредить любые сложности, которые могут возникнуть, если прогноз окажется слишком пессимистичным», как она иносказательно это объяснила. По моему робкому поведению, а возможно и по моим помятым дешевым «ливайсам», она сделала вывод, что я клиент не того класса. Что и соответствует действительности.
Второе место, где я побывал, называется Бельведер- хаус — несколько претенциозное название для простого одноэтажного бетонного здания пастельных тонов, которое с дороги казалось скорее маленькой школой. Территория открытая, лишенная тени, совсем рядом с широкой прямой магистралью в довольно голом северо-западном пригороде. После роскоши Макаи-мэнор это небольшой шаг назад, но по зрелом размышлении Бельведер-хаус был значительно лучше любого из двух заведений, которые я видел вчера. Мочой воняло совсем чуть-чуть, да и этого я уже практически не чувствовал, когда закончил свой визит; а персонал производил впечатление дружелюбного и заботливого. Тем не менее некоторые моменты Урсуле не понравятся: ей придется жить в комнате с другой женщиной, и кровати стоят очень близко (подозреваю, что изначально комнаты предназначались для одного человека); кое-кто из обитателей совершенно выжил из ума, и общих мест для отдыха и развлечений очень мало. С другой стороны, стоит это всего $3000 в месяц. И есть свободные места.
Завтра я должен поехать в банк Урсулы в Вайкики и взять сертификаты акций из ее депозитного сейфа, а затем отвезти их к ее брокеру в центральный Гонолулу, чтобы акции можно было продать. Еще я должен отказаться от сейфа в банке, чтобы сэкономить арендную плату, ликвидировать маленький депозитный счет и обратить в наличные выпущенную банком валютную облигацию на $3000. Затем все эти деньги нужно положить на приносящий проценты чековый счет, как здесь называют текущий счет. По последней оценке, которая была совсем недавно, портфель акций Урсулы стоит около $25000, а другие ее сбережения и бумаги составляют примерно $15000, что в сумме дает $40000, плюс ее пенсия. Предположим, что она откладывает пенсию для карманных расходов и непредвиденных обстоятельств и оплачивает интернат из капитала. Если она поселится в Бельведер-хаусе, денег ей хватит на год и даже более, что, надо сказать, в два раза дольше, чем, согласно прогнозам Джерсона, она проживет, а значит, остается приемлемый запас на случай, если доктор Джерсон ошибается в своих оценках. Отвратительные подсчеты, но приходится смотреть фактам в лицо.
Урсула смотреть им в лицо, кажется, готова. Я рассказал ей о моих последних изысканиях в отношении интернатов, не слишком останавливаясь на недосягаемых прелестях Макаи-мэнор. Она приняла мое суждение, что Бельведер-хаус, возможно, лучшее место, на которое мы можем рассчитывать, исходя из расценок, и согласилась, что я должен заняться этим вопросом, чтобы ее приняли туда как можно быстрее. Джерсон до сих пор не разобрался с ее запором, который оказался удивительно упрямым, но это всего лишь вопрос времени, и затем она сможет покинуть больницу. Урсула проявила живейший интерес к выдаче доверенности и подсчету своего состояния. Парадоксально, но вся эта деятельность, похоже, вернула ей желание жить. Она попросила меня принести ей из квартиры дополнительную ночную рубашку и белье, а завтра собирается сделать прическу. Время словно летит, когда я ее навещаю, нужно так много всего обсудить.
Жаль, не могу сказать того же о папе. Он только и делает, что жалуется на боль в бедре, на унизительную потребность в судне и прежде всего на меня — за то, что навлек на него все эти неприятности. Он жаждет оказаться дома и снова спрашивал меня о Тесс. Думаю, мне лучше позвонить ей сегодня вечером и покончить с этим, но пока слишком рано — в Англии еще спят. Схожу-ка я поплавать. Чувствую, что мне нужно как-то размяться после целого дня поездок по Гонолулу в облицованном пластиком автомобиле и сидения в кабинетах и больничных палатах.
Я только что вернулся с пляжа, едва избежав небольшой катастрофы, и так доволен собой, что безостановочно ухмыляюсь, даже иногда посмеиваюсь вслух, чтобы дать выход моему комичному чувству ликования. Миссис Кнопфльмахер столкнулась со мной в тот момент, когда я фыркал от смеха, выходя из лифта, и бросила на меня подозрительный взгляд. Спрашивая о папе и Урсуле, она подошла ко мне вплотную, видимо, для того, чтобы унюхать мое дыхание. Но я был вполне трезв.