Монтан, — что обменяешь мне это стадо из пятидесяти белейших коров с рыжими ушами…

— …и пятидесяти телят, — продолжил король Лейнстера.

—.. на Дув-Лаху, как ни на какую другую женщину?

— Обменяю, — вскричал король Лейнстера и хлопнул себя по колену при этом слове.

— Уговор, — взревел Монган, и короли пожали друг ДРУГУ руки.

Монган призвал своих людей, и, пока не возникли другие речи и перемены, поставил стражу позади стада и двинулся домой в Ольстер.

Глава одиннадцатая

Дув-Лаха желала знать, откуда взялись коровы, и Монган сказал ей, что их ему дал король Лейнстера. Она влюбилась в коров, как и Монган, — но никому на свете не избежать той любви: что это были за коровы! Чистое чудо! Монган с Дув-Лахой играли в шахматы, а затем выходили во двор поглядеть на коров, возвращались и говорили друг с дружкой о них. Всё они делали вместе — нравилось им друг с дружкой.

Но все же пришли перемены.

Как-то утром во дворце послышался страшный шум, топот коней и грохот доспехов. Монган глянул в окно.

— Кто пришел? — спросила Дув-Лаха.

Но Монган ей не ответил.

— Эдакий шум возвещает о короле, — продолжала Дув-Лаха.

Но Монган не проронил ни слова. Дув-Лаха сама подошла к окну.

— Кто этот король? — спросила она.

И муж ей ответил.

— Это король Лейнстера, — скорбно промолвил он.

— Что ж, — удивилась Дув-Лаха, —  разве не рады ему?

— Рады, конечно, — печально ответил Монган.

Пойдем же и встретим его как подобает, — предложила Дув-Лаха.

— Давай не приближаться к нему вообще, — сказал Монган, — ибо явился он завершить нашу сделку.

— О какой сделке речь? — спросила Дув-Лаха.

Но Монган не нашелся с ответом.

— Пойдем же, — сказал он, — ибо так полагается.

Монган с Дув-Лахой вышли и встретили короля Лейнстера. Привели его и его воинов в чертоги, принесли воду для омовения, приготовили комнаты и все обустроили для гостей чин чином.

В ту ночь было пиршество, а после него — празднество, и король Лейнстера на радостях не сводил глаз с Дув-Лахи, а иногда из груди его рвались великие вздохи, и, бывало, возился он на своем месте, будто в смятении духа и умственных муках.

— Что-то нехорошо с королем Лейнстера, — прошептала Дув-Лаха.

— Мне все равно, коли так, — сказал Монган.

— Ты должен спросить, чего ему не хватает.

— Я о том не желаю знать, — сказал Монган.

— Но ты все же обязан, — настаивала она. И Монган спросил его, и голос его был грустен.

— Не хватает ли тебе чего? — спросил Монган у короля Лейнстера.

— Еще как не хватает, — ответил Брандув.

— Если эта вещь есть в Ольстере, я добуду ее для тебя, — скорбно проговорил Монган.

— Она в Ольстере, — ответил Брандув.

Не желал Монган произносить ничего большего, но король Лейнстера был очень рьян, а все вокруг слушали, и Дув-Лаха дергала его за рукав, и он сказал:

— Чего же ты хочешь?

— Хочу Дув-Лаху.

— Я тоже ее хочу, — сказал Монган.

— Ты согласился на сделку, — сказал король Лейнстера, — мои коровы и их телята — за твою Дув-Лаху, а тот, кто заключил сделку, ее не нарушает.

— Никогда не слыхал я доселе, — проговорил Монган, — чтоб человек отдал свою жену.

— Пусть и не слыхал ты такое доселе, придется тебе отдать, — сказала Дув-Лаха, — ибо честь дольше жизни.

Эти слова Дув-Лахи разгневали Монгана. Лицо его сделалось красным, словно закат, и вены вздулись на шее и лбу.

— Ты так говоришь? — вскричал он.

— Говорю, — отозвалась Дув-Лаха.

— Пусть король Лейнстера забирает ее, — сказал Монган.

Глава двенадцатая

Дув-Лаха и король Лейнстера отошли засим в сторону потолковать, и глаза у короля были, казалось, громадными, как плошки, — уж так распалился он, и так распахнулись они и загорелись при виде Дув-Лахи. Всего его охватил восторг, и слова застревали у него в зубах, и Дув-Лаха не понимала, что же он хочет сказать, да и сам он, похоже, не знал. Но наконец удалось ему произнести что-то разборчивое — вот оно:

— Я очень счастливый человек, — промолвил он.

— Я тоже, — сказала Дув-Лаха, — счастливейшая женщина в мире.

— Отчего же ты счастлива? — спросил потрясенный король.

— Послушай меня, — сказала она. — Попробуешь увезти меня отсюда против моей воли — половина людей Ольстера погибнет прежде, чем заберешь ты меня, а другая будет изранена в попытке меня отстоять.

— Сделка есть сделка, — начал король Лейнстера.

— Но, — продолжала она, — не станут они противиться, если узнают, что у нас с тобой любовь давным-давно.

— Что у нас с тобой давным-давно? — переспросил изумленный король.

— Любовь, — повторила Дув-Лаха.

— Вот так новость, — сказал король, — и новость хорошая.

— Но слово мое тебе таково, — продолжала Дув-Лаха. — Не поеду с тобой, если не принесешь мне дар.

— Всё, чем владею, — воскликнул Брандув, — и всё, чем владеют все.

— Дай мне слово — и поручись за него, — что сделаешь, как я прошу.

— Даю — и поручаюсь, — вскричал, ликуя, король. — Тогда, — сказала Дув-Лаха, — вот что прошу я с тебя.

— Освети же суть! — взмолился он.

— До истечения года не проведешь ты ночь в том доме, где я.

— Голову и руку даю… — пробормотал, запинаясь, Брандув.

— А если войдешь ты в тот дом, где я, до истечения года, не садись на то сиденье, где я.

— Тяжек мой рок! — простонал он.

— Но, — продолжала Дув-Лаха, — если сижу я на сиденье, сидеть тебе напротив меня и на расстоянии.

— Горе мне! — молвил король, сплел пальцы в единый кулак и бил им себя по голове, а затем глянул на них — и на все вокруг, но ничего не различал, ибо ум его затуманило, а мысли бродили и путались.

— Зачем ты связываешь меня такими обетами? — спросил он.

— Желаю проверить, и впрямь ли ты меня любишь.

— Да люблю же, — сказал король. — Люблю тебя буйно и сильно, всем, что есть во мне.

— Так же и я тебя! — сказала Дув-Лаха. — Проведем памятный год за ухаживаниями и радостями. А теперь нам пора, — не терпится мне быть с тобой.

— Горе мне! — молвил Брандув, идя за нею. — Горе мне, горе! — говорил король Лейнстера.

Глава тринадцатая

— По-моему, — сказала Пламенная, — кто бы ни потерял ту женщину, печалиться не стоило.

Монган взял ее за подбородок и поцеловал в губы.

— Все, что ты говоришь, — мило, потому что сама ты мила, — сказал он, и ты — мой восторг и радость всему белому свету.

Тут слуги принесли ему вина, и он выпил его с такой радостью и взахлеб, что те, кто смотрел на него, подумали: наверняка лопнет и