– А ну вас к черту! – сказал Синцов. – Все вы думаете как-то навыворот, взявшись правой рукой за левое ухо.

– Н-не всегда, но ст-тараюсь, – усмехнулся Гурский. – К-когда думаешь, н-находясь в таком н-неудобном положении, это изб-бавляет от п-первых попавшихся мыслей и н-наталкивает на б-более содержательные.

В это время им наконец подали солянку. Гурский снова обрадовался ей так же, как давеча картошке, – и тому, что ее подали прямо на сковородке, и тому, что, только что снятая с плиты, она еще шипела.

Под эту огнедышащую солянку они быстро незаметно допили всю водку.

– Что ут-томил вас разговорами об отвлеченных материях? – спросил Гурский.

– Да, на мою слабую фронтовую голову с непривычки тяжеловато, – сказал Синцов без улыбки.

– М-молодец, комбат, щ-щелкнул меня по носу и даже н-не улыбнулся. Считать себя умней собеседника – м-моя с-слабость! П-перейдем на конкретные т-темы. Не устроить ли вас п-переночевать?

– Спасибо, уже устроился, в комендатуре.

– П-первый вопрос отпал. Несколько п-позже иду в гости к одной д-даме. Предп-полагаю, что там могут быть и д-другие. М-могу взять с с-собой, ост-тальное зависит от вас.

– Нет охоты, – сказал Синцов. – Боюсь, у меня что-то с женой случилось. Дал ей в Ташкент «молнию» и жду ответа.

– Д-думаю, что, если вы хорошо п-проведете вечер в М-москве, это не п-принесет никаких б-бед вашей жене в Т-ташкенте. Т-тем более на т-таком большом расстоянии. Но, конечно, в-вам видней, – сказал Гурский и поднял руки. – Н-не сердитесь. Иногда шучу глуп-пей, чем следует. Рас-сматривайте как п-процент неп-попадания!

Он взял у официантки счет и стал расплачиваться.

– Может, я все же приму участие? – спросил Синцов.

– С-следующий обед за вами. У вас в п-полку.

Гурский расплатился, и они встали.

Когда пошли между столиками к выходу, из-за дальнего стола, где сидело несколько женщин и мужчин, штатских и военных, кто-то поднялся и замахал Гурскому руками:

– Боря, иди сюда.

Тот сделал ответный жест, что еще вернется к ним, вышел вместе с Синцовым в вестибюль ресторана и продолжал стоять и ждать, пока Синцов брал в гардеробе фуражку.

– Ну что ж, – Синцов надел фуражку. – Спасибо за угощение и за разговор на отвлеченные темы.

– Не б-будьте м-мстительны, – сказал Гурский. – Н-несмотря на мое старание б-блеснуть перед вами, я в основном хороший п-парень. Б-будьте с-счастливы, комбат, н-насколько это в-возможно. И, р-ради бога, п-пусть с в-вашей женой все будет в п-порядке, т-только этого вам не хватало, в с-самом-то д-деле!

Он крепко пожал руку Синцова, и тот, уже выходя за дверь, почувствовал спиной, что Гурский продолжает стоять и смотреть ему вслед, не торопясь уйти к своим, ждавшим там, в зале ресторана, московским знакомым.

Когда Синцов, простившись с Гурским, еще раз зашел на телеграф, в окошечке «До востребования» сидела другая девушка, но ответ был тот же: телеграммы нет. Оставалось ехать ночевать в общежитие при комендатуре.

Уходя с телеграфа, он для очистки совести позвонил Наде и после первого же гудка услышал!

– Алло!

– Надежду Алексеевну!

– Это ты, Ваня? – поспешно сказал женский голос.

– Я.

– Я только что вернулась и прочла письмо. Павел пишет, что ты зайдешь. Заходи сейчас же. Где ты?

– Не так далеко.

– Зайдешь, да? – повторила Надя тревожно, словно боясь, что он почему-то не зайдет.

– Сейчас зайду.

– Ты знаешь адрес? Хотя ты же принес письмо! Скорей приходи.

Когда он поднялся на четвертый этаж, дверь квартиры была приоткрыта. Но он все-таки позвонил.

– Входи, входи, – раздался женский голос из глубины квартиры. – Я на кухне, сейчас…

Надя вышла ему навстречу с перекинутым через плечо кухонным полотенцем и, приподнявшись на носки, расцеловалась с ним по-родственному. Потом, потянув за руку из полутемной передней в столовую, где уже горел свет, стала разглядывать его.

– Вон ты какой стал! Майор…

Пересчитала глазами нашивки за ранения.

– Сколько же тебя?!

И, скользнув взглядом по кожаной перчатке, спросила:

– Болит?

– В общем – нет.

Надя стояла и продолжала смотреть на Синцова словно откуда-то издалека, сравнивая его, нынешнего, с тем, какого в последний раз видела на выпускном школьном вечере.

И он тоже стоял и смотрел на нее. Таня говорила про нее, что она красавица. Может быть, и красавица. Тогда, в школе, и Надя и ее бросавшаяся в глаза красота казались ему какими-то нахальными. А сейчас в глазах у нее была растерянность, неизвестно почему. Может, не знала, что с ним теперь делать, хотя сама же торопила, чтобы скорей пришел.

Он хотел сказать ей, что немножко посидит и пойдет, но она опять потянула его за руку, теперь к столу.

– Сядем, договоримся, как все будет. Начала собирать тебе ужин, но не успела. Откуда ты звонил?

– С телеграфа.

– Когда едешь обратно?

– Завтра утром.

– Тогда я сейчас соберу поужинать, за ужином и поговорим. А потом помоешься с дороги и ложись спать. Постелю тебе здесь, на диване. За ночь напишу письмо, а утром накормлю завтраком, и поедешь. Договорились? Павел написал, чтоб, если захочешь, дала тебе ключ от старой квартиры. Но, по-моему, это глупости. Ночевать там одному, в пустой квартире… Я, правда, убрала там месяц назад, даже полы помыла, но все равно. Нечего тебе там делать. Разве я не права?

– Права.

– Значит, договорились?

– Нет. – Он объяснил, что уже обосновался в общежитии при комендатуре; утром туда за ним приедет водитель и будет искать.

Кажется, Надя огорчилась, что он не заночует. Может, хотела, чтобы рассказал потом Павлу, как она его по-родственному приняла. Но спорить не стала. Только предложила:

– Помойся, по крайней мере. До комендантского часа далеко.

Он подумал и кивнул:

– Спасибо.

В самом деле, зачем ему торопиться отсюда в комендатуру? Чего он там не видел? Жаль только, что сверток с чистым бельем, мочалкой и мылом оставил в «виллисе». Думал, на обратном пути, если будет теплая погода, помыться где-нибудь в речке.

– Ты помоешься, а я на стол соберу, – сказала Надя.

– Слушай, – не совсем уверенно обращаясь к ней на «ты», сказал Синцов.

– Может, сделаем по-другому? Посидим, поговорим, потом помоюсь, а потом уж перекусим. По правде говоря, я недавно обедал.