Тут где-то доска... — бормотал он. — Доска... Ага!

Вырвиглаз подтащил к себе толстую и широкую доску.

Ну всё, — огляделся он, — поехали.

А точно сюда надо?

Сюда, — кивнул Вырвиглаз, — как раз третий этаж. Третий этаж — это девчачий, а на втором пацаны живут.

А на первом?

Вырвиглаз не ответил, напрягся и стал передвигать доску с крыши на подоконник. Я не помогал. Я прикидывал, что будет с нами, если баторцы нас почикают.

Если верить народной молве, ничего хорошего с провинившимися не происходило. Баторцы не придумывали изощрённых способов мести, предпочитая проверенную временем классику. Делали «снежного человека». Ночных визитёров раздевали, мазали гудроном, посыпали прелой рыжей хвоей и отправляли в сторону города.

Мне совсем не улыбалось быть «снежным человеком». Правда, я быстро бегаю, но ведь всегда могут

найтись люди, которые бегают быстрее. И вообще наша персональная война с баторцами стала что-то затягиваться. Надо было вместо себя Упыря послать, что-то я стормознул.

Стекло в раме приглушённо звякнуло, доска плотно пристроилась на подоконнике, Вырвиглаз поднялся с четверенек.

Ну что, — подмигнул мне Вырвиглаз. — Двинули...

И он ступил на доску.

Доска сидела плотно, Вырвиглаз в четыре шага перебрался через воздух и прилип к окну. Третий этаж. Сверзишься — руки-ноги переломаешь. Впрочем, такие мелочи не могли помешать настоящему ловеласу. Он половчее ухватился за открытую форточку, потянул раму на себя. Окно отворилось. Вырвиглаз огляделся и спрыгнул внутрь.

В батор.

Давай! — громко прошептал он. — Доска крепко держится!

Я стоял на краю крыши. Из открытого окна батора пахло кашей, молоком и топлёным сахаром.

Ну, чего защемился! Давай!

Не хочу, — так же громко прошептал я.

Ты чего? — В голосе Вырвиглаза послышалось настоящее разочарование. — Ты чего, Леденец?

Ничего. Просто не хочу.

Вырвиглаз секунду думал, затем махнул рукой и исчез в окне. Я остался один на крыше баторского гаража. Чтобы не привлекать внимания, лёг на спину и стал глядеть между звёзд. Лежал и думал о том, что я здесь забыл? Как-то глупо поссорился с Катькой... Даже не поссорился, а не знаю что. Можно было совсем не ругаться, но почему-то не получилось, поцапались. А я ведь вполне мог и уступить.

Мог, но не уступил, злоба навалилась. А может, так и надо? Чего я всё время всем уступаю, может, не надо никому уступать?

А потом я вдруг подумал, что неплохо бы взять и уронить эту доску вниз. Вырвиглаз прибежит к окну, а перебраться никак. А тут и баторцы подоспеют...

Я представил, как перемазанный гудроном Вырвиглаз будет ковылять в сторону города, и на сердце стало теплее. А потом скажу, что доска сама упала...

Из корпуса послышался визг, затем грохот, стопка кастрюль обвалилась. Потом по второму этажу один за другим стали зажигаться окна.

Я поднялся на ноги, подошёл к краю крыши и пнул носком ботинка доску.

Тихо. Ничего. Ни вздоха, ни удара, ничего. Доска будто зависла в воздухе. Я хотел уже посмотреть, не так ли это на самом деле. И тут же снизу грохнуло. И почти сразу в окне появился Вырвиглаз.

Доска упала... — растерянно сказал я.

Вырвиглаз матюгнулся, взглянул вправо, взглянул

влево. Слева тянулся штырь громоотвода.

Ты что, совсем... — попытался было остановить его я.

Но Вырвиглаз уже встал на подоконник. Крики приближались. Вырвиглаз вытащил из кармана коричневые кожаные перчатки, дотянулся до громоотвода и шустро сполз вниз. Я выглянул из-за края крыши. Вырвиглаз смотрел на меня бледным лицом.

Валим! Валим! Валим! — крикнул он и исчез.

Мне повезло. Я не провалился в гараж. Не сорвался при спуске со стены, сполз аккуратно, в таких вещах нельзя спешить. Вырвиглаз уже поджидал внизу. Мы успешно добежали до леса, выбрались на дорогу, а дальше передвигались трусцой, остановились где-то через километр. Вырвиглаз закурил в очередной раз. На этот раз без всякого удовольствия, даже с видимым отвращением.

Что случилось? — спросил я.

Что-что — спалился дёшево, — ответил Вырвиглаз. — Как щенок прыщавый. И эти тоже...

Он выпустил к звёздам длинную дымную струю. И тут я увидел, что на щеке у него несколько глубоких, но не лишённых изящества царапин. По царапинам сочится кровь.

Жаба, — Вырвиглаз провёл рукой по щеке, увидел кровь, облизал, — жаба одна. Я её прижал к комоду слегонца, а она такая... Короче, когти сантиметровые. Расцарапала.

А шоколадка? Надо было метнуть в неё, а пока она разбиралась бы с «Алёнкой», ты бы и действовал. Это же элементарно!

Да, — Вырвиглаз достал из кармана помятую шоколадку, — я и забыл совсем. А как она мне в рожу вцепилась, а я ей и говорю: ты чего, козявка? А эта корова дёрнулась и на бидоны наткнулась...

На бидоны? — не понял я.

Ну да. У них там в казарме ихней вдоль стен бидоны стоят. Доярки, молочное счастье...

Вырвиглаз расхохотался.

Они не доярки, — сказал я. — Это им просто молоко лосиное привозят. В Кологриве у Шахова лосеферма, а молоко помогает от туберкулёза. И от язвы.

Оба! — Вырвиглаз достал сигареты. — Оба, жаба! Да ты, наверное, в баторку втрескался! Раз всё про них знаешь! Признавайся, Леденец!

Да не втрескался я...

Вырвиглаз дымил. Сигарета зловеще освещала его лицо.

Втрескался, жаба, втрескался! Недавно ещё тубером опасался заразиться, а теперь... Ты втрескался в доярку, жаба! Сегодня не мой день. И доска оборвалась. Пацаны рассказывали, что доска часто обрывается, советовали перчатки брать. Пригодилось. Точно, Слащёв, ты втюхался в баторку! Лосей будете вместе доить! Я прямо вижу: стоят лоси, а вы их доите, доите, доите! А прямо сейчас...

Вырвиглаз вдруг исчез. Вот только что он шагал от меня по правую руку — и вот его нет. Я остановился. Откуда-то из-под дорожной насыпи слышался мат и другие слова, даже более отвратительные, Вырвиглаз умел.

Эй! — позвал я.

Что «эй», слетел я...

Дальше опять последовал мат, и Вырвиглаз взобрался на асфальт. Он выглядел не очень плохо, так, немного перепачканно. Для Вырвиглаза перепачканно.

Провалился.

Так можно и башку свернуть, — Вырвиглаз злобно отряхивался, — куда деньги из бюджета расходуются?! А если бы я шею свернул? Кто бы отвечал?

Вырвиглаз рычал и не знал, как ему побольнее обидеть дорогу. Дорога была неприступна и необижаема в принципе, ничего с ней нельзя было сделать.

Вырвиглаз понял это и резко успокоился.