Однажды, сидя и наблюдая за мистером Рескином, истерически хохочущим над какой-то только что посетившей его мыслью, я подумала: «Так вот, значит, какое оно, чаепитие у Безумного шляпника».

Вот только в отличие от Алисы из книжки я не могла встать и уйти. Меня связывало слово, и я была вынуждена не просто оставаться, но и возвращаться сюда каждую неделю.

Поначалу мистер Рескин мило болтал о том, как провел день, о своей работе или же пересказывал мне последние сплетни. Наши встречи пролетали быстро, и, хотя с замиранием сердца я их не ждала (иногда мое появление его даже будто и не радовало, словно этот визит являлся всецело моей прихотью; иногда он распекал меня за то, что я на минуту опоздала или ушла на минуту раньше), все же выполнение взятого на себя обязательства не слишком меня обременяло. Кроме того, мистеру Рескину нельзя было отказать в его удивительной и достойной восхищения широте познаний в области живописи и архитектуры. Даже его рассуждения по поводу состояния современного общества вызывали у меня интерес. Правда его открыто декларируемая любовь к нарождавшемуся среднему классу меня удивляла, поскольку никак не вязалась с его извечным пристрастием к утонченной роскоши.

Впрочем, даже в наших первых встречах присутствовала какая-то зловещая составляющая, некий негласный долг, ждущий оплаты. Это отражалось в пытливых глазах мистера Рескина, внимательно изучающих меня, даже когда я делала что-то обыденное — помешивала ложечкой чай в чашке, перелистывала страницы книги или интересовалась происхождением той или иной картины. Я всегда старалась ему польстить, но меня никогда не покидало ощущение, что этого мало. Я знала: он ждет от меня чего-то большего.

К концу марта неуравновешенность мистера Рескина достигла высшей точки. Этот период странным образом совпал по времени с возвращением в Оксфорд Лео.

Когда я впервые получила письмо, написанное твердым почерком самого Леопольда — и лишь лаконичность послания выдавала его слабость, — я бессильно опустилась на колени у себя в комнате и заплакала от счастья. Он писал, что быстро идет на поправку и единственное, что ему требуется для полного выздоровления, — это усадить меня к себе на колено, погладить по руке и добиться моего позволения высказать множество недостойных, но романтических чувств. Осушив слезы, я написала ответное послание, в котором явственно прозвучали отголоски желания Лео, и отправила письмо, не заботясь о том, что его могли прочитать другие. Мной руководило лишь одно стремление — донести до него как можно яснее, что его чувства находят отклик в моем сердце. Глядя вслед лакею, удалявшемуся с этим письмом, я ощутила огромное облегчение от того, что Лео выздоравливает, и я в кои-то веки махнула рукой на необходимость скрывать собственные чувства. В ту ночь я спала как младенец, а когда проснулась, круги под моими глазами исчезли.

Нам был известен точный час его возвращения в Оксфорд. И лишь он появился, я, ожидавшая Лео в дверях нашего дома, поскорее втащила его внутрь, пока нас не увидел кто-нибудь из слуг. Лео был ужасающе худ. При виде болтавшегося на его шее воротничка и выступающих на лице под тонкой кожей костей я не смогла сдержать отчаяния. Однако сила его духа, его живость остались теми же. В голубых глазах Лео появилась целеустремленность, и я была уверена, что цель, которую он поставил себе, связана со мной. Ибо при встрече он обнял меня, увлек в темный угол холла и страстно поцеловал. Мои слова приветствия потонули в поцелуе.

Его губы оказались мягкими, но настойчивыми, они искали ответов и обещаний, которые я жаждала ему дать. Наконец очнувшись от оцепенения, в котором пребывала последние несколько недель, я ответила на его поцелуй. Я смотрела на Лео и не могла насмотреться. Мои надежды исполнились: он жив. Мы тесно прильнули друг к другу. Никогда прежде я не сознавала с такой остротой, как много преград стоит между нами, но все равно, ощущая его страсть, его тепло, я изнывала, изнывала от желания почувствовать его руки на моем теле, на моем обнаженном теле…

Наконец я, задыхаясь, отпрянула назад. Я дышала неглубоко и слишком часто, и от этого у меня закружилась голова, и комната поплыла перед глазами. Лео потянулся ко мне (я почувствовала, что в его руках все же оставалось довольно сил, чтобы унести меня) и схватил меня за плечи как раз в тот момент, когда колени подо мной подогнулись.

— Алиса!

— Все хорошо, право. У меня просто захватило дух! — рассмеялась я, падая на стул. — Сэр, я выражаю свой протест! Я ожидала увидеть еще не вполне оправившегося после болезни инвалида, а не… не…

— Любовника? — Лео опустился на колени возле меня и взял за руку. Его круглые голубые глаза сверкали от удовлетворения и удовольствия на сильно осунувшемся лице, а усы выглядели непропорционально большими.

— Лео! — понизила я голос до шепота. Наверху в галерее, ведущей к лестнице, послышались шаги родителей.

— Не голос ли принца я слышу? — донеслись до меня папины слова.

— И это лишь начало, Алиса, предупреждаю. Я хочу, чтобы отныне каждая минута, что мне осталась прожить в Оксфорде, стала более памятной, чем предыдущая, особенно время, которое мы проведем с тобой вместе. До Дня поминовения остались считанные недели, а у меня столько планов, любовь моя! С того самого дня, как я слег, мама была трогательно нежна и уступчива, и у меня есть основания надеяться, что сейчас она не сможет мне ни в чем отказать. Решительно ни в чем. Сделает все, о чем бы я ни попросил. Знаешь, что это значит?

— Кажется, да. — Я не могла поднять на него глаз, но уголки моих губ, словно к ним были привязаны ниточки, идущие от моего певшего от радости сердца, радостно приподнялись в улыбке. В первый раз Лео намекнул на будущее, на возможность получить королевское благословение.

— Это значит, что мы будем вместе, обещаю. Я слишком долго пробыл вдали от тебя. И не хочу, чтобы мы снова расстались.

— Я твоя, ты знаешь. О, Лео, если б ты только видел письма, что я тебе писала! И которые я не решилась тебе отправить, но… о, ты бы смеялся. Это было безумством с моей стороны! Но теперь все в прошлом. Ты здесь, и ты здоров. А больше мне ничего в жизни не надо. — Я искала в глазах Лео награду, награду за то, что была сдержанна, что не выдавала своих страхов, что не дала маме повода меня отчитывать. И за то, что подчинилась мистеру Рескину.

Я искала эту награду и нашла ее. В глазах Лео блестели слезы. Он прижал палец к моим губам, поцеловал меня в лоб и тихо проговорил:

— Мне тоже больше ничего не надо — я нашел свою настоящую любовь. Мою Алису. Мое сердце откликается лишь на твое имя.

Я закрыла глаза и поняла, что никогда не буду более счастлива, чем в эту минуту. В минуту, когда решила, что, несмотря ни на что, заслуживаю счастья.

— Леопольд! Вы ли это? — Папа преодолел последнюю ступеньку лестницы. Мы с Лео вскочили и отстранились друг от друга как раз вовремя. — Мой милый мальчик, мой милый мальчик! Как я рад вас видеть в добром здравии! — Всхлипнув и быстро тут же смахнув непрошеную слезу с глаз, папа рванулся к Лео, который, в свою очередь, сделал движение навстречу ему. Они сжали друг друга за плечи и обменялись рукопожатиями. Мне было радостно видеть, как тепло эти мужчины относятся друг к другу.