обмен дурными шутками (как ни странно, не переведенными в субтитрах). Фактически, за исключением сержанта, критикующего разоружение, все русские солдаты, представленные в фильме и неизменно гибнущие от руки Кодорова, показаны нейтрально, без каких-либо коммунистических или иных зловещих коннотаций, свойственных предшествующей эпохе. С сочувствием показываются и российские гражданские лица, погибшие в результате крушения поезда и ядерного взрыва. В поезде едут уставшие рабочие, кормящая мать и пожилая женщина в косынке – простые люди, жестоко обреченные на гибель дьявольским замыслом Кодорова. Также и в женщине, читающей газету в пассажирском салоне, и во влюбленной паре средних лет, разбуженной крушением поезда, мы не видим никаких связей с прежней или нынешней предосудительной идеологией их страны. Помимо нескольких странных штрихов, показывающих их этническую принадлежность (бабушкина косынка, пассажирский салон, прилюдное кормление грудью) и напоминающих об отсталости России, эти люди выглядят как универсальные образцы невинных жертв. Тем не менее косвенно фильм использует русских, чтобы показать американское моральное превосходство, – не только демонстрируя генерала-отступника, безжалостного и равнодушного к судьбе людей, но и подчеркивая более высокие стандарты Дево: отдавая приказ вертолетам преследовать грузовик Кодорова, он решительно заявляет: «Что бы ни произошло, не стреляйте в гражданских».

В отличие от ценящего человеческие жизни Дево и невинных русских, преследуемый героями Кодоров по пути в Иран убивает каждого на своем пути. К тому времени, когда его грузовик наконец удается обнаружить в Дагестане, якобы всего в нескольких милях от иранской границы, Кодоров умножает свою злодейскую сущность в десятки раз: с шуткой принимая деньги за отправленное в Боснию оружие; угрожая своему боснийскому коллеге; устанавливая знак Красного Креста на своем грузовике, несущем груз смерти; выражая ненависть к нищете беженцев, спасающихся от войны между Арменией и Азербайджаном; убивая своих соотечественников на российском блокпосту и т. д. Однажды он даже принимает позу, вызывающую в памяти нацистов – когда, сложив руки за спиной, одетый в коричневую униформу и с пистолетом на ремне, он стоит спиной к камере, снимающей его с верхней точки, – в этот момент его доминирующая в кадре фигура выглядит олицетворением сил зла[224].

Более того, информация о Кодорове, предоставленная героям в Вене Вертиковым, одновременно передает деспотизм коммунистического общества и подтверждает глубокую коррумпированность генерала. Вертиков говорит Келли и Дево:

Алик Кодоров происходит из поколения офицеров, которые выросли в рушащейся системе, […состоящей из] очередей безработных, грязных маленьких квартир… <…> Кодоров и его друзья были уверены в том, что с ними всего этого не случится. Но эта система дала трещину. Для Кодорова это был выход из положения, его единственный шанс.

Но, что хуже всего, согласно формулам боевика, Кодоров косвенно ответственен за засаду, устроенную по его наводке, а также за убийство Вертикова. Само это столкновение с австрийской мафией помогает Дево продемонстрировать свои джеймсбондовские навыки лихого вождения на венской площади автомобиля (естественно, белого – по контрасту с черным автомобилем злодеев) и добавляет к его неутомимому преследованию русских мотив «мести за умершего приятеля». Критик «Sight and Sound» Энди Медхерст точно охарактеризовал эту сцену:

Одной из тренировочных груш Клуни является подонок Кодоров, и это говорит о том, что во всей этой неразрешимой неразберихе боснийской ситуации Душана невозможно демонизировать, но зато всегда найдутся надежные демоны-русские, которых можно преследовать и изгонять. Но даже здесь «Миротворец» дистанцируется от дебильного менталитета холодной войны, противопоставляя Кодорову симпатичного Вертикова, чье жестокое убийство для того и совершается, чтобы узаконить большую часть дальнейшего хаоса, спровоцированного США [Medhurst 1997: 50].

Тем не менее важно отметить, что, хотя такое противопоставление является прогрессом по сравнению с голливудским подходом времен холодной войны («единственный хороший русский – мертвый коммунист»), оно все же использует устоявшиеся стереотипы наряду с более просвещенными характеристиками[225].

Конечно, жанр диктует, чтобы между американским героем и русским плохим парнем в финале состоялась дуэль, поэтому в фильме Дево приводит сидящего в грузовике Кодорова в бешенство, позвонив ему по телефону и пытаясь запугать его угрозами насильственной смерти. Затем, приближая жестокий финал, который злодей карикатурно старался заслужить на всем протяжении фильма, Дево эффектно спускается с небес на вертолетном канате, чтобы сразиться с Кодоровым на грузовике, висящем на краю моста. Естественно, Кодоров дерется подло, пытаясь задушить Дево канатом, бьет его ногами в тот момент, когда тот падает, и, наконец, умирая, изрыгает окровавленными губами проклятие «Мать твою!»

Самое поразительное в той сцене, когда Дево вторгается в российское воздушное пространство, чтобы заполучить Кодорова и боеголовки, – это то, что он должен получить на это разрешение Келли; тем самым сценарий наделяет ее большими полномочиями в ходе их совместной работы в американском командном центре в Турции. Тем не менее до того, как они начнут притираться друг к другу, недооценка героем своего босса-женщины вкупе с пренебрежительным отношением к русским символизируют типичное для большинства нарративов объединение американского мужского и национального шовинизма, поскольку, в отличие от «Самолета президента», приписывающего сексизм только российскому злодею (вспомним его издевательства над шелковой блузкой вице-президента), «Миротворец» вводит в свой интернациональный экшен-триллер тему битвы полов. Не то чтобы он упускал возможность обсудить проблему русского сексизма: напротив, единственный введенный в историю экс-советский представитель власти – это чиновник, у которого Келли запрашивает информацию и которому она вынуждена сказать: «Это я — тот, кто за все отвечает. Я подчиняюсь непосредственно президенту». Но фильм вводит американскую гендерную побочную линию уже в третьей сцене с Келли, когда она оговаривает, что контактирующий с ней военный должен быть «готов получать приказы от женщины» – и, разумеется, ее объединение с Дево сразу же приводит к столкновению, потому что он, конечно же, намерен предугадывать ее приказы или узурпировать ее власть. Разумеется, фильм часто подает высокомерие Дево как типичное поведение старого вояки, не доверяющего либеральной и тем более пацифистской неопытности (его речь о плохих и хороших парнях начинается со слов: «Когда бы вы были моим боссом более двух недель, вы бы знали [что все просто]»). Это напоминает аналогичную оппозицию солдата и интеллектуала-пацифиста, созданную Шиффером в «Багровом приливе» между капитаном Рэмси (Джин Хэкмен) и коммандер-лейтенантом Роном Хантером (Дензел Вашингтон). В самом деле, Келли вполне подошла бы ключевая фраза Хантера из того фильма: «В ядерном мире главный враг – это сама война».

Но, сделав противниками представителей противоположного пола, Шиффер предпочел отказаться от неуместных намеков на сексуальное напряжение и наделил Келли качествами современной женщины-профессионала. Следовательно, по сценарию Дево периодически подвергается мелким унижениям. Например, Келли ставит его на место, когда он ожидает, что она приготовит