Сегодня после семинара Сандра Пикеринг протянула мне внушительный конверт формата А4:

— Вот, как вы просили.

— А, спасибо. Просмотрю на выходных, — сказала я. Из аудитории мы вышли последними, и я сказала, что мне понравилось ее сочинение про Мэри.

— Я рада, — сказала она. Потом я поинтересовалась, не собирается ли она куда-нибудь съездить на праздники. Она сказала, что летит в Испанию и, вероятно, пропустит семинар во вторник, если случайно задержат рейс.

— Не беспокойся и отдыхай, — сказала я и дружелюбно улыбнулась. Она поблагодарила, но в ответ улыбаться не стала.

Конверт лежит передо мной, еще не распечатанный. Теперь я, наконец, займусь ее романом. У меня странные сомнения, если не сказать опасения. Что мне делать, если ее герой будет по-прежнему напоминать Себастьяна из «Глаза бури»? Понятия не имею. Отложу до завтра. А сегодня со мной — мой ужин, полбутылки вина и телевизор.

Страстная пятница, 28 марта. Какой кошмарный день! Мне казалось, что я схожу с ума.

Раскрыла конверт Сандры Пикеринг после завтрака и начала читать. Две главы, около пятидесяти страниц, аккуратно напечатанные через два интервала. Сначала — с облегчением. Аластэр по-прежнему напоминал Себастьяна (и косвенно — Мартина), но все черты сходства я обнаружила еще в первый раз, и ничего нового пока не прибавилось. Сюжет разворачивался довольно живо — я почти наслаждалась чтением. Но потом… словно удар молнии! Я даже почувствовала запах гари. Нет, неточная метафора. Озноб во всем теле. Я остолбенела от ужаса. Как раз на сцене, в которой Тина и Аластэр занимаются любовью во второй раз. Только передо мной был не Аластэр. Это был Мартин.

Я прокручивала это в голове весь день, словно в бреду, и только сейчас, под вечер, чувствую, что могу описать четко и ясно, что я пережила, когда читала этот отрывок.

Каждый день миллионы людей трахаются, как заметил Ральф. Но у каждого человека есть своя, неповторимая манера заниматься любовью, столь же индивидуальная, как роспись или отпечаток пальца. Эта манера поведения состоит из множества вещей — например, темпа и последовательности, прелюдии или любимой позы. Когда долго живешь с человеком, узнаешь, на что он острее всего реагирует, что ему нужно. «Потрогай меня здесь, погладь здесь, кончи в меня…» В этом наборе всегда есть необычные, извращенные элементы.

Когда люди завязывают новые отношения, они не склонны расставаться с привычками, обретенными с прошлыми партнерами, но более опытный партнер сначала перетягивает одеяло на себя и создает новый ритуал. Так было у нас с Мартином. Героиня Сандры Пикеринг была намного моложе Аластэра, и ее опыт ограничивался неудачными короткими связями на одну ночь. Их первая попытка оказалась смешным недоразумением и очень меня позабавила. Аластэр провожает Тину домой после вечеринки в офисе, отказывается от ее двусмысленного приглашения «на чашечку кофе», но после жалеет и решает вернуться. Тем временем Тина уже выпила снотворное, однако впускает его, рассчитав, что у нее остается 15 минут на секс, прежде чем она уснет. Поэтому она внезапно превращается в нимфоманку, стремительно расстегивает ему рубашку и молнию на штанах, затаскивает его в постель, требуя от него решительных действий, и засыпает «на полутрахе», как изящно выразилась авторесса. Озадаченный Аластэр остается у нее на ночь, а наутро она во всем ему признается. Он предлагает ей заняться любовью по-своему.

Я пыталась внушить себе, что нижеследующий отрывок ничем не отличается от многих тысяч эротических сцен в других современных романах. Но темп, последовательность, ласковые слова и повышенное внимание Аластэра к эрогенным зонам Тины были точно такими же, как у Мартина. Завершающий элемент головоломки, последний удар молотка по крышке гроба (я почувствовала себя пригвожденной или заживо заколоченной в этот гроб) тоже был заимствован из нашего посткоитального репертуара. У Мартина была странная привычка: перевернувшись на живот, он просил меня лечь сверху, расставив руки и ноги с таким расчетом, чтобы мой лобок оказался в углублении между его ягодицами. Я всем весом наваливалась на его расслабленное тело, как бы сливаясь с ним. Дойдя до этого места в рукописи Сандры Пикеринг, я с криком отчаяния и боли швырнула ее через всю комнату.

Стоит ли напоминать о том, что в «Глазе бури» ничего не говорилось о сексуальных привычках и наклонностях Мартина? В моих романах нет подробных описаний эротических сцен, но даже если бы они были, я никогда не вставила бы их в эту книгу, где и так раскрывалось слишком много секретов, касающихся Мартина, да он и сам бы этого не одобрил. Откуда же Сандра Пикеринг почерпнула эти сведения? Если отбросить сверхъестественные и экстрасенсорные объяснения (я не раз готова была поверить в них тем кошмарным днем — Сандра Пикеринг, словно ведьма или медиум, прочитала мои мысли или завладела моими воспоминаниями), если отбросить все эти иррациональные теории, то единственным источником данной информации мог служить сам Мартин. У Сандры Пикеринг был роман с моим мужем.

Больше всего на свете мне хотелось схватить Сандру за горло, прижать к стенке и заставить сказать всю правду. Но она вообще уехала из Англии на четыре дня. У меня есть ее челтнемский телефон, и я позвонила ей, надеясь, что у нее поменялись планы, но ее соседи по квартире подтвердили, что она улетела в Испанию и не оставила контактного телефона.

Особенно раздражало то, что я так мало знала о Сандре — никаких фактов, которые могли бы подтвердить или опровергнуть мои подозрения. Потом я подумала о ее личном деле, которое должно храниться на факультете английского. Я вышла из дома и побрела по опустевшему кампусу. Он теперь походил на кладбище или город-призрак. Все разъехались, за исключением иностранных студентов, которым уезжать некуда. А может, они просто не готовы к такому внезапному исходу. Они озадаченно озирались по сторонам, не понимая, что особенного в этой пятнице, из-за которой все разлетелись кто куда, будто услышав весть о чуме. Холодный ветер шевелил траву и гнал рябь на поверхности пруда. Ни намека на весну, если не считать случайных нарциссов и крокусов, мелко дрожавших на ветру. Мне повстречалась парочка японцев в застегнутых на все пуговицы пальто: очевидно, соседи вышли на прогулку. Они кивнули и заулыбались. Наверное, им хотелось поговорить, но я не была расположена к общению. Я выдавила из себя улыбку и помахала им, делая вид, что бегу по очень важному делу, а затем повернула к гуманитарному корпусу.

И там столкнулась с препятствием. Двери главного входа были закрыты. Я поспешила к кабинке охранников и спросила, может ли кто-нибудь впустить меня в здание. Вахтеры были вежливы, но непреклонны. Спросили, есть ли у меня пропуск, позволяющий входить в здание в нерабочие дни. Нет, пропуска у меня нет. В таком случае они ничем не могут мне помочь. Я начала с ними спорить, но они становились все несговорчивее. В конце концов, я разозлилась и выскочила из офиса, выкрикивая ругательства и угрожая жалобой. Вернувшись в дом, я на скорую руку приготовила себе ланч, перекипятила суп и сожгла тост, но заставила себя все это проглотить, совершенно не чувствуя вкуса. Пыталась читать, но безуспешно. И тут мне в голову пришла еще одна мысль: у Джаспера Ричмонда, декана английского факультета, должны быть ключи от всех дверей. Я позвонила ему — трубку взяла Марианна. Оказалось, Джаспер пошел погулять с Оливером. Может ли она чем-нибудь мне помочь? Я сказала, что перезвоню позже. «Хорошо, я передам ему, когда придет». Она говорила ледяным тоном, возможно, потому, что уловила истерические нотки в моем голосе.