И любопытство, любопытство в каждом взгляде непомерное! Я чуть было не сбежала, да Феликс вцепился в мою руку и так сжал, что я пикнуть не смела. Моим «нервным судорогам», как он это называл, он редко потакал.

– Пожалей хозяйку, – шикнул он сердито. – Уйдешь – и оконфузишь ее на всю страну. Представляешь, что с нею сделает бульварная пресса, узнав, что высокие русские гости от нее сбежали!

Однако эта дама сама себя оконфузила. Выйдя на середину залы, она величественным жестом указала на нас и громко возвестила:

– Князь и княгиня Распутины!

На приеме хохотали только гости, но назавтра, когда о «чете Распутиных» рассказали газеты, хохотал весь Нью-Йорк.

Конечно, кое-как свои дела мы там поправили, да еще много сделали для русских эмигрантов. Мы организовали международное общество Russian Refugee Relief Society of America and Europe. Целью его было обучение русских эмигрантов ремеслу, позволявшему выжить теперь и в будущем. Я обратилась с письмом ко всем, кто мог дать денег:

«Прошу, помогите! Помощь ваша позволит изгоям снова стать членами общества. И в день возвращения на родину они вспомнят с любовью и благодарностью тех, кто помог им на чужбине в трудную минуту».

Откликнулись многие влиятельные люди. Появились комитеты по организации благотворительных аукционов и вечеров. Удалось собрать немалые средства.

Так или иначе, перед нами по-прежнему стоял вопрос о том, как «выжить теперь и в будущем». Надежда на Америку не сбылась. Ну а родственники… Они сами жили за счет чужого милосердия: и maman, и моя бабушка. А старшие Юсуповы надеялись на нашу помощь, тем более что у них в Риме жила наша дочь, пока мы пытались понять, где должен теперь быть наш дом, в Англии, Франции или Америке… Впрочем, не только эти резоны заставили нас взяться за устройство собственного предприятия, но и желание хоть как-то утвердиться в новой жизни. И встать на равных с теми, кто смотрел на нас свысока… А французы смотрели на нас свысока! Они жили в своей стране. А мы были у них приживалами.

Мы думали – чем можем заниматься? И как-то разом вспомнили, как заглянули в какой-то модный дом близ Вандомской площади… И решили открыть свой.

Это решение оригинальным трудно назвать, мы отнюдь не первые к нему пришли.

Меня часто занимал вопрос, отчего столь многие русские начали открывать в Париже именно модные дома? Только представителей нашего семейства – Романовых – среди них было трое: великая княгиня Мария Павловна – ее дом назывался «Китмир», мой кузен Гавриил, его жена Нина и их «Бери», о которых я уже говорила, ну и мы с Феликсом и наш «Ирфе». Еще я могу назвать русские дома княгини Ольги Урусовой на бульваре Осман, «Шапку» княгини Марии Алексеевны Путятиной, два отделения «Мод» графини Марии Михайловны Орловой-Давыдовой – на бульваре Мальзерб и на бульваре Клиши, «Имеди» графини Анны Ильиничны Воронцовой-Дашковой, ателье Пьера Питоева, «Женевер» принцессы Ольденбургской, «Тао» княгинь Марии Сергеевны Трубецкой и Любови Петровны Оболенской, «Итеб» баронессы Гойнинген-Гюне, бывшей фрейлины Александры Федоровны, царство ей небесное… Был еще «Арданс» баронессы фон Кенигсфельс, «Адлербег» графини Лидии Владимировны Адлерберг, да еще многие другие, в том числе и не принадлежавшие титулованным особам, однако произведшие истинный переворот в моде, как, например, дом «Мария Новицкая», благодаря которому обрели огромную популярность пижамы.

Русский стиль в одежде, обуви, украшениях, аксессуарах сделался необычайно моден в это время. Еще свежи были воспоминания о баснословных «Русских сезонах»… А кроме того, в Париже появились истинные русские красавицы. Ведь француженки, между нами говоря, ничуточки не красивы. Красивая женщина здесь редкость, в то время как среди русских редкость – некрасивая. Но это были не просто свежие русские телушки – в мир моды Парижа вошли русские титулованные красавицы, которые показали француженкам, что такое настоящий шик манекена.

Я много размышляла о том, почему именно в столице моды мы, русские, затеяли произвести истинный переворот. Ведь у нас делали заказы отнюдь не только русские клиентки – для большинства это было слишком дорого, они предпочитали prкt-а-porter от Поля Пуаре и других или вообще обшивали себя сами. Наши основные клиентки были француженки… Загадочно. Думаю, дело здесь вот в чем.

Каждая женщина зависит от своей портнихи. И хоть капризничает как может, порой над ней издевается, а все же зависит от нее, от ее вкусов, от ее готовности сделать вещь вовремя, дать хороший совет. Вот так же и мы – не шли в услужение к француженкам, а хотели получить над ними власть.

Казалось, никогда еще мода не достигала такого могущества. Легкие ткани и простые по сравнению с прошлыми временами фасоны позволяли женщинам даже среднего состояния менять наряды довольно часто, и триумф Коко Шанель объясняется именно тем, что она первая предложила женщинам освободиться от корсета и утвердила понятие элегантной простоты. Также она ввела моду на женские брюки, но сама она их носила редко, так как считала, что женщина никогда не будет выглядеть в брюках так же хорошо, как мужчина. С этим я была совершенно согласна.

О Шанель я знала довольно много – прежде всего от Мари, от великой княгини Марии Павловны, которая для нее работала, поставляла ей вышивки. А еще о ней без конца рассказывал нам с Феликсом Дмитрий – у него ведь был роман с главной французской кутюрье.

Надо отдать Дмитрию должное – он довольно быстро понял, что сам титул великого князя во Франции значит гораздо меньше, чем в России, а сказать точнее, не значит ничего. Благодаря Феликсу Дмитрий получил место в фирме по продаже шампанских вин в Реймсе. Дела у него пошли весьма хорошо, и, очень может статься, он сделал бы карьеру виноторговца, когда бы случайно не познакомился на курорте в Биаррице – благодаря опять же Феликсу, который уже тогда лелеял идею собственного дома моды, а потому ловил все новые веяния в этой области, – со знаменитой модисткой Шанель, которую все звали просто Коко. Вскоре после этого князь Дмитрий распростился с бочками, бутылками и флягами и был принят на работу в модный дом Шанель управляющим делами. Утонченная красота этого «подлинного Романова» произвела такое впечатление на бретонскую крестьянку, что она не называла Дмитрия иначе чем «мой нежный принц». И это при том, что она презирала даже намеки на титулы и «голубую кровь»! Однако наш родственник, отпрыск русской царской фамилии, оказался очень деловым человеком. Дмитрий и в самом деле увлекся проблемами модного дома, этот род деятельности казался ему очень любопытным, а спустя некоторое время он с тем же любопытством вступил в связь с хозяйкой предприятия. То, что он, аристократ, спал теперь с бывшей крестьянкой, придавало этой связи оттенок той извращенности, которая всегда была по душе Дмитрию.

Об этом мне насмешливо рассказал Феликс, который читал душу Дмитрия, как открытую книгу.

Дмитрий познакомил с Шанель и нас, и свою сестру; мы посматривали на нее с осторожным любопытством, а Мари искренне восхитилась женщиной, чья деловая хватка оставляла позади многих мужчин, в том числе в сфере моды – в мире модельеров, как раньше считалось, мире сугубо мужском. Ее деловая хватка произвела на Мари такое впечатление, что она сама резко переменилась. В основе ее модного дома «Китмир» лежал… Нет, вернее, стоял вышивальный станок, купленный чуть ли не на последние деньги. Мари сначала выучилась вышивать сама, она спала около этого станка, пока училась и работала, пока обучала работать других. Чуть ли не наибольшей похвалой в ее жизни стала полунасмешливая реплика: