— Я старалась писать как можно лучше.

— Как ты меня нашла?

Девочка пожала плечами. Потом еще повозила ногами в грязи, испачкав свои белые туфельки и розовые носочки. Даже будучи ребенком, я отличался практичностью взрослого. Я и не ожидал, что она мне ответит. Я никак не мог взять в толк, как Бен находит меня, но казалось, если он захочет, то всегда в состоянии это сделать.

— Ты теперь живешь здесь? — поинтересовался я.

Она кивнула, потянув за одну из деревянных пуговиц на своем пальто.

— Сначала мы были в Техасе, потом в Германии, а теперь тут.

— Дочка кадрового военнослужащего?

Она укоризненно посмотрела на меня.

— Зачем ты так говоришь?

Я понимал, что Бен здесь вместе со многими другими, но трудно было разглядеть его в этой маленькой девочке. Я улыбнулся.

— Это всего лишь словосочетание. Я не хотел тебя обидеть.

Она снова пожала плечами. У нее текло из носа, и она торопливо вытерла его, не прибегая к помощи платка. Я поймал себя на том, что с недоумением глазею на ее толстые пальцы и суставы.

Никогда подобным образом я не заселял свои тела. Всегда переносил на них свою личность. Называясь своим именем, я пытался остаться прежним. Сохранял свои увлечения и старался придерживаться прежнего образа жизни. Переходя из одной жизни в другую, сохранял многие старые вещи. Я даже одинаковым образом носил свои тела — та же походка, те же волосы, те же жесты или, насколько возможно, приближенные к моим прежним.

— Ты скряга, — однажды заявил Бен. — Терпеть не можешь выпускать из рук свое.

— На следующей неделе выхожу в море, — сообщил я девочке. — Думаю, задержусь ненадолго.

— Куда ты направляешься?

— Во Вьетнам.

— Зачем?

— Там требуются хирурги. А мне нужна зона военных действий.

Я не одобрял эту войну, но полагал, что смогу спасти несколько человек и своим пребыванием там облегчить жизнь людям. Мне не удалось сделать так, чтобы меня убили во время движения за гражданские права, хотя пару раз меня арестовывали. Это была бы смерть, исполненная некоего смысла.

— Зачем тебе нужна зона военных действий?

Я всматривался в ее глаза, пытаясь разглядеть там Бена. Это было нелегко.

— София стареет, — произнес я с прямотой, которую позволял себе только в разговоре с Беном. — Ей должно быть около семидесяти. Я не встречал ее с Первой мировой войны. Она исчезла. Вероятно, вышла замуж и поменяла фамилию. Как-то давно я наткнулся на одного слугу из Хастонбери-Холла. Он говорил, что она уехала в Африку. — Замерзнув, я застегнул «молнию» на куртке. — Настало время начинать все заново.

Вид ее выражал смущение. Она снова затеребила пуговицу, слезла с качелей и подошла к конструкции для лазания.

— Не думаю, что можно распоряжаться такого рода вещами, — заметила она, карабкаясь по лесенке.

Мне вдруг стало досадно. Бен единственный во всем мире мог меня понять. В каком бы теле он ни воплотился, сдаваться я не собирался.

— Бен, я ведь знаю, ты понимаешь! — воскликнул я.

— Я не Бен.

Покачав головой, она принялась лазить по перекладинам.

— Извини, — сказал я. — Мне легче придерживаться старых имен. Не понимаю, как ты без них обходишься. Меня долгое время называли Дэниелом.

Девочка внимательно слушала меня.

— Но меня зовут Лора, — промолвила она, взобралась на верхнюю перекладину и уселась там.

— Лора, — стараясь проявить отзывчивость, повторил я.

— Ты слишком стараешься контролировать жизнь и можешь стать таким, как твой старший брат. И тогда ты даже не умрешь или больше не родишься заново.

Говоря это, она отвернулась от меня.

Я подошел ближе, чтобы лучше расслышать ее.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты просто станешь пользоваться телами, в которых уже есть души, так что сможешь быть кем захочешь и являться когда захочешь, а это неправильно.

Когда она повернула ко мне лицо, я заметил у нее на глазах слезы. Я был ошеломлен и на мгновение лишился дара речи.

— Именно это он и делает? — спросил я.

Она кивнула с такой серьезностью, что я понял, зачем меня сюда призвали. Это было нечто такое, что непременно требовалось до меня донести.

— Как он это делает?

— Сначала он их убивает.

Я никогда о подобном не слышал, даже не догадывался, что такое возможно.

— Откуда ты знаешь?

Бессмысленно было задавать ей этот вопрос. Чем дольше я знал Бена, тем более необыкновенным он становился. Он обладал осознанием, предсознанием и всем, что находится посередине. Казалось, он содержит в себе вселенную, подчиняющуюся времени или существующую вне его. Насколько я мог судить, его знания не были ограничены опытом в этом мире. Однажды я прочитал стихотворение о человеке, обладающем таким громадным воображением, что оно сделалось историей мира, и это заставило меня подумать о Бене. Однако спрашивать его, откуда он все знает, не следовало.

— Ты уверена? Полагаю, ты ошибаешься.

— Хотела бы я ошибаться.

Она говорила это и раньше — когда являлась Беном. Тогда, как и сейчас, мне хотелось, чтобы он ошибался, но на это было мало надежды.

— Я уже давно его не видел, — произнес я. — Лет шестьсот-семьсот. Но и тогда он меня не узнал.

— Потому что он не видит. — Она покрутилась на лесенке. — Он может вспоминать и красть тела, но не видит то, что внутри.

— Что ты имеешь в виду? Он не может распознать душу?

Девочка покачала головой.

— Если бы мог, то уже отыскал бы тебя.

Какое-то время я смотрел, как она лазает по перекладинам. Девочка хотела показать мне, как, подобно Тарзану, умеет раскачиваться из стороны в сторону, и, привлекая мое внимание, не позволяла мне смотреть на часы или дорогу за моей спиной.

Когда стемнело, я отправился с ней в сторону ее дома.

— У меня есть конфеты, — сказала девочка, вытаскивая из кармана пакетик и разворачивая его. — Можешь взять одну. — Она вытащила одну крошечную зеленую конфетку и протянула мне. У нее были такие липкие руки, что мне не захотелось есть конфету, но я все-таки ее взял. — Это почти что жвачка, — пояснила девочка.

Я кивнул. Она потянулась за моей рукой и ухватилась за нее, когда мы заворачивали за угол.

— Я живу здесь, — сообщила девочка, указывая на маленький одноэтажный дом, похожий на все остальные дома на этой улице.

— Хорошо.

Я наблюдал за ней с изумлением. Как ей удается уместить в этой головке историю целого мира, со всеми его бедами и болью, и при этом вести себя как маленькая девочка? Я не понимал, каким образом она может быть настолько похожа на обычного ребенка.