4. Заблуждения марсиан

Чтобы понять, как марсиане впали в самообман и как, в конце концов, они были погублены собственным безумным желанием, надо бросить взгляд на их историю.

Цивилизованные марсиане образовали множество обособленных племен. Одно из этих племен в далеком прошлом конкурировало со многими другими племенами того же самого вида и даже уничтожало их. При содействии общей перемены климата оно также истребило и почти все племена из фауны, в значительной степени напоминавшей земную, и таким образом сильно сократило растительность, которая впоследствии должна была понадобиться этим существам и оберегаться ими с особой тщательностью. Такая победа этого племени произошла отчасти благодаря его гибкости и разумности, отчасти благодаря удивительной и напористой ярости, отчасти благодаря такой способности испускать и улавливать излучение, которая позволяла ему действовать с координацией, невозможной даже и для наиболее стадных животных. Но, как было и с другими племенами в биологической истории, способность, с помощью которой оно обрело триумф, со временем стала источником его слабости. Когда племя достигло стадии, соответствующей первобытной человеческой культуре, одна из его рас, добившаяся еще большей степени радиоволновой связи и физического единства, оказалась способной вести себя как отдельная живая единица – и благодаря этому преуспела в уничтожении всех своих соперников. Расовый конфликт упорно продолжался многие тысячи лет, но как только привилегированная раса развила вот такое, почти абсолютное, совпадение желаний, его победа была окончательно утверждена восторженным истреблением врага.

Но даже после этого марсиане страдали от психологических эффектов их победы на исходе эпохи расовых войн. Та чрезмерная жестокость, с которой были уничтожены другие расы, входила в конфликт с благородными порывами, старательно прививаемыми цивилизацией, и оставила шрам на сознании победителей. При самозащите они старались убедить себя в том, что поскольку они значительно превосходили остальных, то уничтожение «низших» было почти священным долгом. И их уникальная ценность, уверяли они, состояла в их уникальной способности к манипуляции с излучением. С этого момента возникла прискорбная лицемерная традиция и культура, которые окончательно разрушили это племя. Марсиане долгое время верили, что физической основой сознания обязательно должна быть система элементарных организмов, непосредственно чувствительная к «неземным», эфирным вибрациям, и что организмы, зависимые от физического контакта их частей, были слишком большими и грубыми, чтобы вообще обладать каким-то опытом. После эпохи расового истребления они попытались убедить себя, что совершенство или этическое богатство любого организма зависит от степени сложности и единства его излучения. Век за веком они усиливали свою веру в эту вульгарную доктрину и развивали к тому же еще и систему совершенно нелепых заблуждений и иллюзий, построенных на абсурдной и необузданной страсти к излучению.

Потребовалось бы слишком долго рассказывать обо всех этих малозначащих фантазиях и искусных способах, с помощью которых все они были объединены в единое тело разумного знания. Но по крайней мере об одном факте следовало бы упомянуть, потому что он отчасти играл существенную роль в борьбе с человеком. Разумеется, марсианам было известно, что «твердая материя» была твердой благодаря силе взаимного сцепления мельчайших электромагнитных систем, называемых атомами. Поэтому теперь твердость для них имела почти тот же смысл и уважение, что и воздух, дыхание, душа имели для раннего человека. То, к чему более всего физически тяготели сами марсиане, имело квазитвердую форму, и поддержание этой формы было изнуряющим и трудным. Эти факты объединялись в марсианском сознании со знаниями о том, что жесткость форм была, кроме всего, результатом взаимного сцепления электромагнитных систем. Таким образом, жесткость была наделена особой святостью. Это суеверие постепенно вылилось, благодаря нескольким многозначительным с точки зрения психологии случаям, в фанатичное восхищение всяким прочным материалом, но особенно твердыми кристаллами, а из них более всего – алмазами. Потому что алмазы были чрезвычайно прочны, и в то же время, как излагали это сами марсиане, алмазы были самыми восхитительными манипуляторами с эфирным излучением, называемым светом. Каждый кристалл алмаза был по этой причине высочайшим олицетворением возбужденной энергии и вечного равновесия космоса и должен быть глубоко почитаем. На Марсе все имевшиеся алмазы были выставлены на солнечный свет на остроконечных частях всех священных сооружений, и сама мысль, что на соседней планете могут быть алмазы, которые не имеют соответствующего почтения, была одним из мотивов вторжения.

Так марсианский ум, невольно сбитый с правильного пути развития, впал в расстройство и еще фанатичней стремился всего лишь к призракам своей цели. На ранних стадиях этого расстройства лишь излучение считалось непогрешимым признаком разумности, а весь комплекс излучения считался непогрешимым критерием меры ее разумности. Но потихоньку, постепенно различия в понятиях «излучение» и «интеллект» стали почти неуловимыми, и единение системы посредством радиоволн ошибочно стало считаться признаком наличия сознания.

Этой идеей марсиане напоминали нечто такое, чем были Первые Люди в течение периода дегенерации, когда были преданными самой идее движения; но при этом была и разница. Потому что разумная деятельность марсиан все еще была созидательной, хотя результаты ее подвергались суровому переосмыслению в плане «духа расы». Каждый марсианин был лицом двойной индивидуальности. Он иногда бывал не только личностью с обособленным сознанием или личностью с сознанием расы, но более того, даже как отдельная личность он был своеобразно отделен от себя. Хотя его практическая приверженность сверхиндивидуализму и была абсолютной, так что он осуждал или игнорировал все мысли и побуждения, которые не могли бы ассимилироваться с общественным сознанием, он фактически имел и такие мысли, и такие стимулы, хотя это и было в глубочайших тайниках его существа. Он очень редко замечал, что на самом деле имеет их, и всякий раз, когда замечал это, был потрясен и напуган; однако он имел их. Они порождали периодические, иногда почти регулярные, критические замечания в отношении его, считавшегося вполне непогрешимым, жизненного опыта.

В этом заключалась величайшая трагедия духа обитателей Марса. Марсиане во многих отношениях были чрезвычайно хорошо обеспечены всем необходимым для прогресса разума и для истинно духовного предприятия, но из-за насмешки судьбы, которая склонила их выше всего ценить единство и единообразие, они почти на каждом шагу ввергались в непрестанные противоречия со своим собственным мятущимся духом.

Весьма далекий от того, чтобы превосходить разум отдельного индивидуума, коллективный разум, который довлел над каждым марсианином, в большинстве случаев был значительно ниже разума этого индивидуума. Он начал доминировать в период кризиса, требовавшего суровой военной координации; и хотя со времен той далекой эпохи он совершил огромный интеллектуальный прогресс, все равно оставался в своей основе воинственным разумом. Его характер был чем-то, находящимся между образом мыслей фельдмаршала и бога древних иудеев. Известный английский философ однажды описал и прославил вымышленные корпоративные черты государства, назвав это сочинение «Левиафан». Марсианский «сверхчеловек» был Левиафан, наделенный сознанием. В этом сознании не было ничего, кроме того, что легко ассимилировалось и согласовывалось с традицией. Поэтому коллективный разум интеллектуально и культурно всегда отставал от нужд времени. Только в отношении практики социальной организации он продолжал держаться на одном уровне со своими собственными индивидуумами. Интеллектуальный прогресс всегда инициировался отдельными индивидуумами и вторгался в общественное сознание только тогда, когда заметное количество индивидуумов попадало под личное влияние этих нескольких пионеров. Само коллективное сознание инициировало прогресс только в социальной и военной сферах и в сфере экономики.