Услышав за спиной шорох, он обернулся. И едва не отшатнулся при виде вошедшего монаха.

– Брат Франциск проводит вас, – проговорил отец Мартин. Каким образом он вызвал провожатого для гостя, оставалось только гадать.

Покинул подземелье рыцарь в некотором помрачении рассудка. Даже поклониться на прощание забыл.

Чтение четырнадцати "Отче наш" – обыденная замена для тех из братьев, кто не может присутствовать на вечерней службе, стала в этот раз для Анри чуть ли не пыткой.

Он с величайшим трудом дождался, когда последний из вверенных его заботе воинов Ордена, которым оказался Мустафа, прочтет молитву, и только после этого поднялся с колен. Солнце уже закатилось, и в небе дрожали последние отблески захода, меж тем окрестности окутала ночь, столь стремительно наступающая в восточных землях.

– Ждите меня, сеньоры, во имя Господа, – проговорил де Лапалисс, поправляя плащ. – Я вернусь до полуночи, коли будет на то милость Божией Матери.

И оставив у костра соратников, командор небольшого отряда решительно зашагал вверх по склону горы.

Отец Мартин ждал его. В перевитой синими трубочками вен руке рыдала каплями воска толстая свеча, в свете которой аббат выглядел фигурой, сотканной из сплошного мрака.

– Следуй за мной, рыцарь, во имя Господа, – проговорил отец Мартин и все тем же подпрыгивающим шагом двинулся вперед.

Анри шел за ним.

Гора оказалась источена ходами, словно прогрызенный муравьями старый пень. Коридор ветвился, от него отходили боковые проходы, несколько раз пришлось свернуть, и вскоре рыцарь понял, что заблудился и без помощи не найдет обратной дороги. Воздух в подземелье был затхлый, в нем чувствовался запах сырости.

В очередном проходе, в который пришлось пробираться через завал, оказался такой низкий потолок, что де Лапалисс мог идти, только наклонившись. Массивный свод давил, казалось, что он вот-вот рухнет.

Отец Мартин неожиданно остановился. Анри едва не налетел на монаха. Замер, раскачиваясь на носках, и только тут обратил внимание, что в левой стене открылся проем, забранный самой настоящей дощатой дверью. Петли, на которых она висела, проржавели, а доски рассохлись и потрескались. Сквозь щели пробивались тонкие лучики света.

Настоятель постучал в дверь.

– Брат Джауффре, – проговорил он торжественно, – солнце зашло, ты можешь отверзнуть уста!

Здесь, в удаленной от прочих келье, спасался, судя по всему, монах, взваливший на свои плечи тяжкое бремя аскезы, еще более суровое, чем у прочих братьев. Среди развращенного и заплывшего жиром монашества Запада такое случалось все реже и реже, но здесь, в отдаленной обители, хранили традиции, некогда заложенные неистовыми мучениками первых веков христианства.

Послышались шаркающие шаги, и дверь распахнулась.

Обитатель кельи оказался так худ, что риза просто висела на нем. Капюшон был надвинут глубоко, скрывая лицо полностью, из рукавов торчали руки, ссохшиеся, как у трупа, пролежавшего много месяцев в песках пустыни.

Пахло от аскета застарелым потом.

Монах поклонился настоятелю.

– Брат Джауффре, – сказал тот голосом, полным глубокого почтения, – этот рыцарь прибыл от магистра Ордена Храма Жака де Майи. Главе тамплиеров нужен ваш совет!

Правосудие Дома в Боге и в вас, и насколько вы поддержите Его, настолько Бог поддержит вас.

Жак де Моле, последний магистр Ордена Храма, 1307

25 августа 1207 г.

Горная Аравия, гора Синай

Монах повернул голову и де Лапалисс ощутил на лице его внимательный, ощупывающий взгляд. Спустя несколько мгновений обитатель кельи кивнул и отступил в сторону, освобождая проход.

Отец Мартин облегченно вздохнул:

– Идите, сын мой, – сказал он, – брат Джауффре поможет вам! Я подожду снаружи.

Анри переступил порог, ощущая, как неистово колотится сердце. Эта келья оказалась более просторной, чем у настоятеля, но зато в ней не было даже стола. Лежанка, устроенная, похоже, на камнях, здоровенный валун, на котором расположились несколько горящих свечей и обязательное в обиталище монаха распятие…

Увидев его, рыцарь едва не споткнулся от удивления.

Огромная, в половину туаза высотой[138]фигура Христа была выполнена вопреки всем канонам. Блики бегали по черной поверхности, то ли каменной, то ли деревянной – в это мгновение де Лапалисс не смог разобрать, и Сын Божий казался вовсе не страдающим, несмотря на то, что руки и ноги его были пробиты гвоздями, а голову терзал терновый венец. Христос улыбался, мягко и ласково, так, что рыцаря пробрала дрожь…

От скрипа закрываемой двери он вздрогнул.

– Не удивляйся, воин, – проговорил монах голосом скрипучим, точно проржавевший колодезный ворот. – Спаситель пострадал за нас не для того, чтобы грустить, а для того, чтобы радоваться!

Слова отец Джауффре выговаривал странно. И, должно быть, он заметил выражение удивления, мелькнувшее на лице Анри.

– Много лет я молчал, – проговорил он глухо. – Но сегодня мне придется говорить во славу Господа! Вставай на колени, воин, будем молиться…

Де Лапалисс неожиданно ощутил, что ему тесно в этой келье, под давящими сводами громадной горы. На мгновение пришло странное чувство, что рядом с ним, в одном помещении, осторожно ворочается некто огромный и чудовищно сильный.

Но в келье был только монах.

Отогнав прочь дурное наваждение, рыцарь перекрестился и послушно опустился на колени. Каменный пол холодил даже сквозь одежду.

Монах опустился рядом.

– Говори с Вседержителем, – проскрипел он, – проси его дать брату Джауффре достаточно зоркости, чтобы увидеть путь, уводящий Орден от греха…

Анри опустил веки и сложил руки перед грудью. И во внезапном озарении понял, что все известные молитвы (а стоит признаться, их было не так много) к этому случаю не подходят. На мгновение рыцарь растерялся, мысли суетливо забегали в голове.

Но затем вдруг странное спокойствие снизошло откуда-то сверху, и де Лапалисс замер, потрясенный распахнувшимся внутри безмолвием. Слова были не нужны, они лишь помешали бы говорить с Богом…

Из странного состояния его вывел легкий толчок в плечо.

– Вставай, – голос отца Джауффре царапал слух. – Господь милостив, я вижу, что ты почувствовал касание его перста!

Речи аскета все сильнее напоминали ересь, но Анри старался не обращать на это внимания. Открыв глаза, он поднялся на ноги.

– Что мне передать магистру?