«Маршал, — возразил Рик. — Ты выдергиваешь из контекста одну лишь интерпретацию. Сколькие из вас делали такие вот идиосинкразические интерпретации, которые, будучи выхваченными из общего контекста, казались глупыми или недоказуемыми?»

«Может, ты и прав. Но не в отношении Сета. Он часто высказывался перед коллегами, перед широкой публикой, писал в своих статьях, что именно этот мотив ему представляется ключевой динамикой в анализе любого мужчины. Сегодня он ясно дал нам понять, что это не был единичный случай. Он назвал это «универсальной интерпретацией». Он хвастался тем, что всем своим пациентам он озвучивает именно эту опасную интерпретацию!»

«Правильно, верно!» Маршала поддерживал хор голосов.

«Опасную», Маршал? — В голосе Рика звучало недовольство. — Тебе не кажется, что мы принимаем это слишком близко к сердцу?»

«Нет уж, мы слишком спокойно к этому относимся. — Маршал повысил голос. Теперь он выступал в роли оратора, вещающего от лица института. — Неужели ты ставишь под сомнение первостепенное значение или возможности интерпретации? Представляешь ли ты себе, какой вред принесли эти интерпретации? Любой взрослый мужчина, который испытывает хоть малейшее желание вернуться на некую регрессивную стадию развития, хоть ненадолго вновь оказаться там, где его ждут покой и забота, слышит, что он, оказывается, мечтает о том, чтобы через отцовский анус забраться в чрево — в прямую кишку. Только подумай о ятрогенном чувстве вины, о страхе гомосексуальной регрессии».

«Полностью с этим согласен, — отозвался Джон Уэл-дон. — Члены образовательного комитета единодушно настаивают на снятии с Сета Пейнда полномочий инструктора по психоанализу. Единственное, что удерживает их от полного исключения Сета Пейнда из института, так это его болезнь и его вклад в наше дело. Необходимо объявить общее голосование для всех членов института по принятию рекомендации Образовательного комитета».

«Я голосую за», — произнесла Олив Смит.

Маршал поддержал ее, и предложение было принято единогласно всеми членами института, за исключением Рика Чаптона, который проголосовал против. Миан Хан, психоаналитик из Пакистана, который часто сотрудничал с Сетом, и четыре бывших пациента Сета воздержались.

Три пациента Сета, не имеющие права голоса, пошептались, и один из них заявил, что им нужно время, чтобы обдумать свои дальнейшие действия, но они как группа шокированы развитием событий. После чего они покинули комнату.

«Я не просто шокирован, — сказал Рик, который шумно собрал свои вещи и направлялся к выходу. — Это скандал — неприкрытое лицемерие. — Остановившись в дверях, он добавил: — Я согласен с Ницше в том, что единственная подлинная истина есть истина прожитая!»

«Что ты имеешь в виду в данном контексте?» — спросил Джон Уэлдон, призывая собрание к тишине стуком молоточка.

«Я хочу знать, действительно ли присутствующие согласны с Маршалом Стрейдером в том, что Сет Пейнд причинил огромный вред своим пациентам этими интерпретациями относительно слияния с отцом?»

«Полагаю, я могу высказаться от имени института, — ответил Джон Уэлдон. — Я утверждаю, что ни один достойный доверия психоаналитик не будет оспаривать тот факт, что Сет причинил значительный вред нескольким своим пациентам».

Рик, стоя в дверях, сказал: «Тогда вы должны понимать, о чем говорил Ницше. Если эта организация действительно и искренне верит в то, что пациентам Сета причинен сильный вред, и если в этой организации сохранилась хоть крупица честности, то вам остается лишь одно — то есть если вы хотите, чтобы ваши действия соответствовали нормам морали и права».

«И что же это?» — поинтересовался Уэлдон.

«Отзовите!»

«Отозвать? О чем ты?»

«Если, — отозвался Рик, — у «Дженерал моторе» и у «Тойоты» хватает честности и им не слабо — простите, дамы, я не могу подобрать политически корректного эквивалента, — отзывать бракованные машины, машины с дефектом, который в конце концов может стать причиной серьезных проблем для их владельцев, то ваш план действий предельно ясен».

«Ты хочешь сказать…»

«Вы прекрасно знаете, что я хочу сказать». Рик вылетел из зала, с грохотом хлопнув дверью.

Три бывших пациента Сета и Миан Хан ушли сразу за Риком. У дверей Терри Фуллер предостерег собравшихся: «Отнеситесь к этому со всей серьезностью, джентльмены. Возникла реальная угроза раскола».

Джон Уэлдон и без того понимал, что этот Исход приведет к серьезным последствиям. Последнее, что он хотел бы увидеть на своем веку, так это раскол и основание самостоятельного психоаналитического института. Подобное не раз происходило в других городах: после того как откололась Карен Хорни со своими последователями, а nqj-ом и интерперсоналисты во главе с Салливаном, в Нью-Йорке появилось три института. Такая же судьба постигла Чикаго, и Лос-Анджелес, и Вашингтонско-Балтиморскую школу. Это должно было произойти и в Лондоне, где десятилетиями последователи Мелани Клейн, Анны Фрейд и «серединная школа» — апологеты теории объектных отношений Фейрберна и Винникотта — вели непримиримую борьбу.

Институт психоанализа «Golden Gate» мирно просуществовал полвека, возможно, потому, что агрессия его членов была эффективно перенаправлена на более очевидных врагов: на сильный Юнгианский институт и ряд альтернативных терапевтических школ — трансперсональную, Рейхианскую, прошлых жизней, холотропного дыхания, гомеопатическую, Ролфинга, которые чудесным образом одна за другой возникали из горячих источников и бурных трений графства Марин. Более того, Джон понимал, что какой-нибудь ушлый журналист не откажет себе в удовольствии написать материал по поводу раскола института. Зрелище хорошо проанализированных психоаналитиков, неспособных ужиться друг с другом, которые встают в позу, борются за власть, сталкиваются по пустякам и в конце концов шумно расстаются, может послужить пищей для прекрасной литературной буффонады. Джон не хотел войти в историю как президент периода распада института.

«Отозвать? — воскликнул Моррис. — Такого никогда не было!»

«Чрезвычайные шаги в чрезвычайных ситуациях», — пробормотала Олив Смит.

Маршал не отрываясь следил за Джоном Уэлдоном. Перехватив едва заметный кивок в ответ на слова Олив, он воспользовался ситуацией.

«Если мы не примем брошенный Риком вызов — который, я уверен, скоро станет достоянием общественности, — то наши шансы заделать эту брешь равны нулю».

«Но отзывать, — не унимался Моррис Фендер, — из-за неверной интерпретации?»

«Не стоит недооценивать, Моррис, это серьезная проблема, — сказал Маршал. — Существует ли психоаналитическая техника более мощная, чем интерпретация? И разве не все мы сходимся во мнении, что предложенная Сетом формулировка опасна и неверна?»

«Она опасна потому, что она неверна», — заметил Моррис.

«Нет, — возразил Маршал. — Она может быть неверной, но пассивной — просто не дающей пациенту развития. Но эта не просто неверна, но и активно опасна. Только представь себе! Каждый его пациент-мужчина, который мечтает о поддержке, о человеческом общении, должен поверить в то, что испытывает примитивное желание забраться в отцовский анус, в комфорт его утробы. Это беспрецедентный случай, но я уверен, что нам следует предпринять что-то для защиты его пациентов». Быстрый взгляд убедил Маршала в том, что Джон не только поддерживает его позицию, но и ценит ее.