задолго до возникновения мощной европейской культуры и не менее мощного мифологического древа. Проверим наши предположения на древних индийцах, не касаясь их поздних потомков, основательно пообщавшихся с иными народностями. И поможет нам в этом санскрит, один из древнейших языков индоевропейской семьи. Итак, череп – «капаалам». Листаем санскритско-русский словарь далее.

«Капала» – сделанный из черепа. «Капала» – блюдо, чаша, череп.

Мы можем сказать прямо, что, не зная исхода, попали в самую точку: сошлись удаленные друг от друга «чаша» и «череп» – сферическая оболочка!

«Капала-малин» – носящий ожерелье из черепов.

«Капалин» – носящий чашу (для подаяний), носящий черепа!

Капалин, грозное божество завоевателей Кополо(н), гневный Аполлон, увешанный черепами Кухулин – случайные ли совпадения? Можно было бы сказать – да, всякое бывает. Но вероятность подобных совпадений для периода в шесть-семь тысячелетий на огромных пространствах, несших на себе – если брать период с V тысячелетия до н. э. по I тысячелетие н. э. – всего-навсего несколько миллионов человек, по всей видимости, исключается. Сомневающийся может сходить на купальский праздник, лучше где-нибудь в Белоруссии. Там сохранилось еще кое-что, и можно увидеть важнейший атрибут – конский череп на палке, украшенный цветами, гирляндами. Как мы уже знаем, прежде жертвоприношения и черепа были человеческими.

А если мы поговорим с антропологами, то они нам однозначно скажут, что такое внимание к черепам у древних не случайно. И свидетельств тому бессчетное множество – об этом говорят груды найденных в самых различных местах черепов. На протяжении десятков тысячелетий, если не сотен, излюбленнейшим кушаньем наших предков были человеческие мозги. Впрочем, если вспомнить историю с нашим современником, разжалованным африканским «императором» Бокассой, то и ныне они составляют рацион некоторых гурманов. Так было, и кое-где так еще есть. Мы не будем зарываться в самую глубокую древность. Но коснуться этого момента мы были обязаны для понимания процесса – без представления о корнях нам предстояло бы ловить призраков в тумане.

Итак, в основе первообраза грозного Кополо – охотники за черепами, обожествлявшие сам череп и его конструкцию, воплощавшую, в их представлении, мир или, попросту говоря, являвшуюся для них моделью мироздания и одновременно черепом-чашей.

С этим прообразом мы забрались значительно глубже, чем намеревались. К моменту оформления индоевропейской общности и расселения скотоводов-пастухов он не был таким ужасным, но он в несколько трансформированном виде сохранялся, обрастал мифологической плотью, поэтизировался.

Но только ли в этом суть образа? Лингвистические исследования показали, что рождавшиеся многие тысячелетия назад сочетания звуков, в основном согласных, то есть всевозможные варианты хрипов, шипов, цоканий, горловых щелчков и пр. разрастались в процессе развития речи пышными букетами и в свою очередь давали корневые основы для все новых и новых слов, понятий, обозначений. Так, по всей видимости, обстояло дело и с изначальным сочетанием согласных 'кп-'. Об этимологии индоевропейского корня 'куп-' мы уже говорили, это – «кипеть, страстно желать». Образ Кополо, Аполло, Кухолина и пр. как гневных, кипящих яростью богов нами рассмотрен в достаточной степени. Но подтвердится ли он с помощью санскрита? Откроем – словарь:

«куп» – 1. гневаться, сердиться, ссориться.

2. говорить.

3. сиять, блистать.

Совсем неплохая этимология для гневного бога, покровителя поэтов и сказителей-говорунов, сияющего и сверкающего божества света – этакого древнего Феба. Но далее:

«купайа» – кипящий гневом,

«копа» – волнение, возбуждение, раздражение, ярость, гнев на кого-то,

«копай» – вызвать гнев, разгневать, волновать, колебать, потрясать.

Имеются и прочие производные. Но с нас достаточно.

Нет нужды пояснять, почему значения слов, послуживших основой для теснима Кополо(н) и его вариантов, сохранились лучше в далекой Индии. Тут сыграли роль: 1) письменность, появившаяся у индо-ариев значительно раньше, чем у праславян, славян;

2) время ухода – значения были унесены практически в чистом виде именно с прародины или, в крайнем случае, со второй, промежуточной прародины, не подвергаясь ни в малейшей степени обработкам в тех районах, которые мы признаем очагами цивилизации Европы, то есть, захода в Средиземноморье не было. Это еще раз подтверждает наши догадки.

Правда, непонятно, куда подевался образ первичного божества во время переноса-перехода, занявшего, по всей видимости, не менее тысячелетия. В ведической мифологии или он не просматривается, или мы, как и в предыдущем случае, ищем его с завязанными глазами. В поздних мифологиях индийцев мы искать его не беремся, нас интересуют истоки. Вопрос остается пока открытым и ждет своего разрешения.

Мы же и так получили результаты более чем внушительные – докопались до глубинного ядра образа, включающего в себя соединение понятий «череп – чаша – свод – вместилище» и «кипение – гнев – ярость – возбуждение». Почему они оказались в одном ядре, в одной отправной точке? Видимо, на каком-то ассоциативном уровне мышления древний человек, предок праиндоевропейцев, знал или ощущал каким-то образом, что эмоции, в том числе столь важные, как гнев, ярость, возбуждение, зарождаются не в груди, не в сердце или еще каком-либо органе, а именно под черепным сводом, в этой самой «чаше – сфере – вместилище». Смелое предположение? Смелое! Но других пока нет. Да и вроде бы оснований отвергать его у нас нет тоже.

Вот в какие дебри мы забрались с нашим Кополо-Аполло. Основа для создания образа была, как выясняется, с самых древних времен. А вот когда появился сам образ, мы так и не ответили. Может, он не попал в Индию именно по причине того, что оформился достаточно четко уже после ухода переселенцев, то есть, только во II тысячелетии до н. э.? Могло быть и так. Основа образа – это еще не сам образ. Но для нас важно, что к моменту вторжения «северных варваров» на Пелопоннес во II тысячелетии до н. э. он был уже достаточно «зрелым».

Ну, а в заключение тех, кто еще сомневается, мы можем адресовать к книге Ю. В. Андреева «Ранне-греческий полис», в которой, разумеется, нет ничего похожего на изложенное выше, но зато довольно-таки подробно, со ссылками на наших и зарубежных ученых говорится о том, что помимо более или менее известных дорийцев в XIII–XI вв. до н. э. в Грецию вторгались никому не известные северные племена. Вели они себя странно: то громили все подряд, то мирно сосуществовали рядом с аборигенами, оказывая существенное влияние на последних. По словам автора, вторжение местами имело «характер постепенного просачивания в эти районы небольших разрозненных групп пришельцев». Одновременно он же пишет, что