В этой Галерее, как выяснилось, все обстояло точно так же. Разгадывать, кто что говорит, было для нее не слишком интересно. Обычно она просто слушала разговоры, но сегодня ей явилось привидение в помятом платье, убегающее от собственных призраков.

В личном гроссбухе Ваннис Фиэрин лит-Кендриан числилась среди кредиторов. За всю жизнь только два человека сделали Ваннис бескорыстное предложение. Отблагодарить Фиэрин было в ее силах — и Ваннис предупредила ее, что Архон Торигана намерен сделать из ее брата козла отпущения. Ваннис была уверена, что Тау это от Фиэрин тщательно скрывает.

Но, сделав это, она не до конца рассчиталась с долгом — кроме того, ей хотелось разгадать причину страха, который Фиэрин скрывала под тонким покровом учтивости.

Это, конечно, как-то связано с Тау. Быть может, Фиэрин ему наконец надоела? В юности Ваннис сама испытала на себе утонченную жестокость его нрава.

— Вот мы и дома, — сказал Ваннис, ступив на узкую дорожку к своей вилле. — Там никого нет, кроме моей горничной, да и ее можно отпустить.

Они вошли в будуар Ваннис. Серебристые глаза Фиэрин блуждали по комнате, ничего не видя.

— Я лучше пойду, — сказала она с почти судорожной улыбкой, утратив всякий контроль над собой. — Я и так уже опаздываю. Тау будет беспокоиться.

Ваннис, взяв ее трепещущие руки в свои, решила рискнуть немного.

— Мы с Тау старые друзья. Ступайте-ка в ванную — она вот там — и смойте с себя дневные заботы, а я скажу ему, что от ваших трудов вам нездоровится и вы прилегли отдохнуть у меня. Он не станет возражать — он ведь знает, что здесь с вами ничего плохого не случится.

У Фиэрин перехватило дыхание, и это сказало Ваннис, что та поняла ее правильно: Ваннис не имеет никакого политического статуса, а значит, не станет втягивать Фиэрин в заговор против Тау.

— Ступайте же, — улыбнулась Ваннис. — Я пошлю ему голоком.

Она подошла к пульту, включив почтовый экран. Ее решительность приободрила Фиэрин, которая направилась в ванную. Ваннис воспользовалась случаем, чтобы немного затемнить окна в комнате — это создавало ощущение безопасности и располагало к интимности.

Фиэрин вернулась румяная, с влажными волосами, красиво падающими на хозяйский шелковый халат. На низком столике уже ждал серебряный сервиз. Ваннис оставила гореть только один светильник, и тианьги работало в режиме «зимой у камина», создающем тепло и комфорт.

Пока Фиэрин, запинаясь, излагала историю своего ужасного дня, Ваннис занималась медленным процессом приготовления горячего шоколада, молча слушая свою гостью и лишь изредка вставляя сочувственные замечания.

Когда Фиэрин дошла до посещения Галереи Шепотов, Ваннис поставила перед ней на блюдце фарфоровую чашку с золотым ободком.

— Я видела вас, — сказала Фиэрин, осторожно беря хрупкую чашечку, — но ведь там никого нельзя позвать, правда? И мы чисто случайно вышли оттуда в одно и то же время?

Голос ее снова дрожал и прерывался, и Ваннис, наблюдавшая за ней поверх собственной чашки, увидела неприкрытый ужас в ее глазах.

— Я ушла оттуда под влиянием импульса, — улыбнулась Ваннис.

Глаза Фиэрин закрылись на бесконечно долгое мгновение. Когда она открыла их снова, они смотрели пристально.

— И часто вы поступаете вот так, импульсивно?

Ваннис помолчала, склонив голову набок, — ее заставил задуматься не вопрос, а страх, который скрывался за этими порывистыми словами.

— Разумеется, — спокойно, с ноткой юмора ответила она. — Искусство жить включает в себя внезапные решения удавить, возбудить любопытство. Но для принятия такого решения человек должен быть свободным, — медленно добавила она.

Ну вот, слова сказаны. Ваннис надеялась, что они не повлекут за собой поток откровений о садистских замашках Тау — сексуальные излияния всегда так неприглядны.

В этой игре она ставила на то, что девушку мучает нечто другое. Фиэрин живет в среде могущественных людей, не страдающих излишней сентиментальностью. Тау, правда, любит юных и невинных, но забавляется с ними лишь до поры до времени, а потом устраивает им брак с учетом своей экономической или политической выгоды. Фиэрин он почему-то держит около себя значительно дольше своего обычного срока.

Она живет с Тау, ее брат, давно уже разыскиваемый за убийство, томится в тюрьме, а ближайший сподвижник Тау затевает против этого брата процесс, якобы из самых высоких побуждений.

Тут должна быть какая-то связь.

В те недели, когда Брендон лит-Аркад пытался спасти своего отца, Ваннис занималась самообразованием. Она сознавала, что многого не понимает, и желала собрать вместе части головоломки.

Ее мать затратила целое состояние, наняв ей в наставники самого искусного из придворных ларгистов. В мирных садах их имения на Монтесьело Ваннис росла, окруженная лучшими художниками, музыкантами и актерами, каких матери удавалось залучить. Она чувствовала каждый оттенок сложного языка дулуских жестов, умела читать по губам и разгадывать мимику тела. Воспитание сделало ее примадонной большого света, которой не было равных даже при дворе. Но вскоре после блистательного брака Ваннис с наследником престола мать ее пропала, отправившись в религиозное паломничество, — она, женщина, никогда не выказывавшая интереса к религии.

Управление их семейным делом перешло к дяде Ваннис, в то время как сама Ваннис начала самую блестящую карьеру, которая только возможна для той, что не родилась в семье Аркадов.

Теперь Семион мертв, и у Ваннис нет никакого реального положения. Вместе с Семионом она лишилась и богатства, которым распоряжалась. У нее не осталось ничего, кроме острого ума — и понимания, что мать, видимо, сознательно оберегала ее от политических реалий.

В них-то Ваннис и пыталась вникнуть за эти последние недели. Зачитываясь далеко за полночь, а днем обдумывая прочитанное во время долгих прогулок, она старалась осмыслить, как пришла Панархия к нынешнему кризису.

Занимаясь недавней историей, она наткнулась на одну из главных частей своей головоломки: Кириархею Илару, одно время соперницу, а затем лучшую подругу матери. Призвав на помощь детские воспоминания, Ваннис уяснила для себя два факта. Первое: смерть Кириархеи от рук Эсабиана Должарианского положила начало цепи событий, побудивших мать покинуть свет.

И второе, еще более поразительное: вся эта тщательно продуманная система воспитания была направлена на то, чтобы сделать из Ваннис вторую Илару.

— ...свободы нет, — говорила дрожащим голосом Фиэрин. — А значит, никто не способен действовать импульсивно. Кто-то непременно ждет и караулит за пределами твоего зрения — ждет, чтобы схватить тебя. — Она конвульсивно глотнула свой горячий шоколад и обожглась.

— Не спешите, дитя мое. Я сама его готовила — его следует смаковать.

Фиэрин в который раз сделала знаменитое усилие взять себя в руки, и шейные мускулы Ваннис напряглись из солидарности.