– И снова непрозрачный, – проворчал я, пытаясь подняться на совершенно лишенные чувствительности ноги. – Это меня больше всего радует. Оказывается, это очень страшно: когда невозможно перестать видеть. Хуже слепоты. Вот уж никогда не думал.

– Это действительно очень страшно, – согласился Гуриг. – Я сам в первый раз чуть не рехнулся – а ведь меня все-таки специально готовили… Вам помочь?

– А тут ничем не поможешь, надо ждать, – вздохнул я, растирая икры и чувствуя, как в них впивается миллион мельчайших иголочек – добрый признак.

– Пока можно подождать. Но в любой момент может оказаться, что пора идти, – озабоченно сказал Гуриг. – Тут не я решаю.

– Ничего, скоро все будет в порядке.

И действительно, минуту спустя я выполз из своего убежища. На четвереньках, конечно, но я надеялся, что как-нибудь сумею эволюционировать в кратчайшие сроки. Я, говорят, способный.

– Никогда не думал, что кто-нибудь однажды составит мне компанию на последнем этапе пути, – возбужденно говорил Король, страшно довольный, что теперь ему, в любом случае, не придется тащить меня волоком. – И когда вас приглашал, ни на секунду не задумался, чем это может кончиться… Ну, с другой стороны, если эта земля сама захотела показаться вам во всей своей красе – рад, что смог ей угодить. Мое дело маленькое: угадывать ее желания и стараться их выполнять – это я уже вам говорил, верно?

– Может быть, – вздохнул я. – У меня такой сумбур в голове! Удивительно еще, что помню, как сюда попал. Ничего, в крайнем случае, буду при вас шутом.

– Это как? – заинтересовался Король.

– А разве у вас при дворе нет должности шута? Ну, такого специального полезного идиота, который крутится под ногами, порет чушь и корчит рожи. В том мире, где я вырос, все монархи когда-то имели при себе шутов. Традиция такая была; теперь, правда, ни тех, ни других почти не осталось…

– Идиотов-то у меня при дворе сколько угодно, – признался Король. – Но специальной должности нет. Официально у этих господ совсем иные звания. Это, наверное, не то?

– Совершенно не то, – я помотал головой. – Наоборот, большим шиком считалось держать на месте шута умного человека.

– Ясно, – вздохнул Король. – Значит, ни в одном из обитаемых миров нет ни гармонии, ни совершенства, ни даже сколько-нибудь внятной логики; впрочем, я всегда был в этом уверен… Если вы ищете свои курительные принадлежности, имейте в виду: я видел что-то очень похожее вон под тем кустом.

– Гляди-ка, вывернулись наизнанку вместе со всем остальным миром, – обрадовался я, нашарив в указанных зарослях пачку своих сигарет. – Как миленькие вывернулись – что бы это ни значило!.. А кстати, да. «Наизнанку». Вы можете объяснить, что это значит?

– Разумеется нет, – беззаботно ответствовал Гуриг. – Но зачем объяснения, если вы оказались способны пережить это вместе со мной? Вы лучше по сторонам глядите, примечайте перемены. Опыт – единственное сокровище, которое вы сможете унести из этой долины. Но я, честно говоря, не думаю, что человеку вроде вас нужны какие-то иные сокровища.

Я понял, что меня таким причудливым образом хвалят, от смущения поперхнулся дымом и закашлялся.

Стая мелких пестрых бабочек выпорхнула из кустарника, потревоженная моим кашлем. Я явственно услышал, как одна из них пропищала: «Ужас какой!» – но решил, что мне померещилось, и жаловаться на разговорчивых насекомых не стал. Если Король поймет, что оказался наедине с галлюцинирующим психом, каково ему будет? То-то же.

– Пора идти! – внезапно спохватился он. – Сэр Макс, вы ведь можете докурить на ходу, правда? Тропа за нами пришла. Она ждать не будет.

– Конечно-конечно! – я вскочил на окрепшие уже ноги. – А как это – «тропа пришла»?

Но Гуригу не пришлось ничего объяснять: я и сам увидел, что под ногами у него крутится огромный клубок, больше всего похожий на гигантское перекати-поле. Король изловчился, наступил как-то на один из торчащих во все стороны не то лоскутов, не то хвостов – и клубок тут же покатился вперед, понемногу разматываясь. Под ноги Гуригу стелилась самая настоящая тропинка – если бы я своими глазами не видел это нелепое «перекати-поле», решил бы, что тропинка вытоптана несколькими парами вполне человеческих ног, обутых в мягкие угуландские сапожки.

– Вы только не отставайте, сэр Макс, – попросил Король. – Здешние тропы шустрые. Любят и сами побегать, и путников погонять.

Я что-то промычал, и мы припустили что было духу: клубок и правда катился очень уж резво. К счастью, движение его было неравномерным – то замедлит бег, то стрелой полетит вперед, а то и вовсе остановится: дескать, перекур. Во время таких перекуров я хоть по сторонам немного успевал оглядеться.

Мир не изменился разительно, как это бывает на Темной Стороне, где твердые поверхности становятся похожи на водную рябь, каждый ветер имеет свой цвет, а тени весят больше, чем предметы, которые их отбрасывают. Здешние отличия от привычной картины были иного свойства: они не бросались в глаза, а проявлялись постепенно, одна за другой, да и распознать их не всегда удавалось. Как, скажем, эта наша живая тропа: если бы Король не сказал мне, что это такое, я бы и внимания, пожалуй, не обратил: ну да, очень большое перекати-поле – подумаешь, какая цаца… Я подозревал, что еще великое множество удивительных вещей таким же образом ускользает от моего внимания, но тут уж ничего нельзя было поделать.

Довольно скоро я убедился, что вся тутошняя живность обладает даром речи и, увы, сварливым характером. Мелкие птички, бабочки и жуки наперебой ругали нас последними словами, крыли на чем свет стоит. К счастью, голоса у них были очень тихие, так что половины я просто не расслышал. Но когда какое-то жалкое подобие зеленого воробья отчетливо обозвало нас «двумя неуклюжими бурдюками с дерьмом», – я всерьез возмутился, а Король от души расхохотался, слушая мое обиженное ворчание.

– Птичка по-своему права, сэр Макс, – наконец сказал он. – И все остальные тоже. Мы нарушили их покой. Представьте себе, каково нам придется, если по Ехо станут бегать бестолковые великаны, круша заборы и сшибая локтями флюгеры.

Зато кусты и деревья не обращали на нас никакого внимания. Они, как мне показалось, были целиком поглощены выяснением каких-то возвышенных, но запутанных отношений друг с другом. На наших глазах одно высокое, ветвистое дерево с огромным трудом вытаскивало из земли собственные корни, чтобы перебраться поближе к другому, чьи ветви призывно дрожали на ветру; несколько их собратьев наблюдали за процессом с явным сочувствием и, как мне показалось, лезли с советами – хотя голосов растений я так ни разу и не услышал или просто не разобрал в общем гвалте.

Тут и там из-под земли били тонкие струи воды – это было похоже скорее на работу невидимых поливальных установок, чем на обычные родники. Трава начинала колыхаться прежде, чем поднимался ветер, хотя эти два явления, безусловно, по-прежнему были связаны между собой, вот только причина явно поменялась местом со следствием. Мы прошли мимо поляны, по которой метались солнечные зайчики – при том, что в небе не было ни намека на солнце. Комочки света, тем не менее, прекрасно себя чувствовали и, похоже, играли в догонялки. Несколько раз нам приходилось преодолевать довольно глубокие овраги – так вот, каждый обладал собственным, ярко выраженным характером. Один услужливо помог нам выбраться, в один миг превратив почти отвесную стену в удобный пологий подъем; другой зато от души развлекся, трижды заставляя нас скатываться назад – клубок наш при этом страшно занервничал, дергался и прыгал на краю оврага, как мячик йо-йо, а потом, когда мы кое-как выползли на поверхность, мстительно рванул вперед на крейсерской скорости.