В поэме было сто песен, по полчаса каждая. Милена предварительно их все для себя уже пропела.

— Пятьдесят часов, — ответила она.

— Творческое наследие Моцарта по совокупности звучания длинней, — подумав, рассудил он. — Да и у Вагнера тоже, хотя ненамного. Только кто смог бы осилить оркестровку полусотни часов музыки, к тому же чужой?

— Не знаю.

— Вот и я спрашиваю, кто? И не просто смог, а еще бы и захотел? И чем такой труд оплатить? Нет, это неосуществимо.

— Осуществимо, — произнесла Милена единственное слово.

Взгляд Министра налился свинцовой тяжестью.

— Нет, именно неосуществимо, — с нажимом повторил он.

Бывало, что Милене приходилось себя сдерживать, буквально наступая себе на горло. Но еще чаще получалось сожалеть потом о невысказанном, казня себя этим впоследствии. Жизнь невольно научила ее новым, более изощренным формам поведения. Нет, на этот раз самооценка ее не подведет.

— Я не могу сказать, что очень подробно помню свое детство, — сказала Милена-режиссер. Говорила она очень спокойно, неторопливо. — Помню лишь, что ко мне никак не прививались вирусы, просто ни в какую. И, как результат, я не получала искусственной подпитки знаний. Чтобы как-то догнать сверстников, мне приходилось читать. Мне пытались внушить, что книги вышли из употребления, — я их находила. Сама. Читала, чтобы быть хоть как-то на уровне с другими детьми. В шесть лет я прочла Платона. В восемь — Чао Ли Суня. И потому скажу вам прямо: слова о том, что что-то бывает неосуществимо, — не самые мудрые слова.

Какой-то момент Министр сидел неподвижно, а затем сказал:

— Вы знаете, а ведь нам было все известно. Мы просто ждали, когда вы наконец проявитесь.

Ум у Милены-режиссера на мгновение замер.

— Вам не кажется странным, — продолжал Министр, — что вас никогда не подвергали Считыванию? Мы знали, что вы невосприимчивы к вирусам. Это вызывало у нас интерес. Мы хотели увидеть, каким образом вы в итоге проявитесь. — Он вздохнул и устало прикрыл глаза рукой. — Что я вам скажу, мисс Шибуш. Продолжайте, в таком случае. Пробуйте. — Он отвел руку и поднял на Милену глаза. Припухшие и слезящиеся, они источали тоску от необходимости быть постоянно начеку, сочувствие и тихую уверенность, что ничего у нее не получится. — Делайте то, что в ваших силах. У меня нет сомнения, что вы нас еще неоднократно чем-нибудь удивите.

«Может, так оно и будет».

— Кто? — спросила Милена вслух. — Кто у нас в Зверинце может делать оркестровки?

НЕТ НИЧЕГО НЕВОЗМОЖНОГО.

Милена вспоминала, как из окошка Пузыря она смотрит на плавный изгиб Земли внизу. Небо было бархатисто-черным, а Земля сверкала, как отполированная медь: наступал закат, и она отражала небесный пламень. Океан был гладким, надраенным до блеска, подернутым розовато-оранжевой пенкой из облаков. Их тень стелилась по водной глади, и вода отражала струящийся из-под облаков свет. Это была тонкая работа света, система сложного светообмена.

Пузырь пристыковался, встретившись со своим более крупным космическим собратом. Эта процедура называлась «поцелуй»: два рта смыкаются воедино. Пузыристо зашипел воздух.

— Приветствую, — послышался голос у Милены за спиной.

Милена в удивлении отчалила от окна спиной назад. Легонько коснулась пола и неожиданно увидела собственные ноги у себя над головой. «Это еще что?» — ошарашенно мелькнуло в уме. Сделав кульбит, она столкнулась со стенкой. Кто-то задел ей ребра локтем (она сейчас как раз зависала над этим кем-то вверх ногами). «Ой, да это потолок», — сообразила она запоздало, когда уже успела в него врезаться. Потолок был податливым и теплым, он упруго прогнулся под ее весом. После чего так же упруго вытолкнул ее из своих замшевых объятий, послав обратно к полу.

«Да что же это такое! — раздосадовано подумала она. — Что, заранее нельзя было меня обучить?» И только тут до нее дошло: тренировочный курс был ей введен в виде вируса; а у нее и к нему оказался иммунитет.

— Что мне делать? — растерянно пискнула она.

— Там есть скобы, хватайтесь за них, — подсказал мужской голос.

Милена закрутилась штопором. Желудок у нее как будто опустился куда-то в лодыжки.

— Я жутко извиняюсь! — крикнула она, напрочь лишившись равновесия во всех смыслах: вестибулярный аппарат был отключен невесомостью.

— Да ладно, — откликнулся невозмутимый голос, — ничего.

Он не понял: Милена извинялась заранее, авансом.

— Меня, наверно, сейчас стошни-ит, — провыла она.

И Милена Вспоминающая закрутилась штопором сквозь воспоминания…

МИЛЕНА ВСПОМИНАЛА РАБОТУ.

Она вспоминала, как ездила в одно Братство в Дептфорде — Сэмюэл Пепис Истейт, — чтобы договориться об авансе за постановку «Бесплодных усилий любви». Актерский состав основал свое собственное небольшое Братство, специально для того, чтобы ставить новые пьесы. Вспоминалась поездка в речном такси. День выдался сырым и серым, каким-то бесприютным. Помнился пыхтящий малюсенький движок и рулевой на румпеле, поющий о расставании двух влюбленных.

«Почему, — думала Милена, зябко ежась под сырым ветром, — почему песни всегда непременно о любви?»

В дептфордских доках ее встретила неимоверной худобы улыбчивая женщина. В Братстве Пениса выращивали кораллы.

— Мы называем себя Риферы, — сказала женщина.

С приторной улыбкой она пояснила, что постановка Шекспира их Братству не нужна — ни оригинальная, ни какая.

— Мы, понимаете ли, хотим подготовить постановку для себя самих. Что-нибудь такое — с песнями, и чтоб посмеяться можно было. У нас тут как раз на носу юбилей — сто лет, как-никак. И вот если б вы сделали что-то специально для нас, что-нибудь насчет выращивания кораллов, это было бы славно.

Милена, прежде чем ответить, помолчала лишь пару секунд, не больше. Терять время не следовало — это все равно что ловить сорванный ветром с головы платок: не схватишь вовремя — и все, он улетел.

— Хорошо, — сказала она, — мы беремся.

— В самом деле? — Похоже, что женщина слегка удивилась. — А вы все работаете в Зверинце, все — профессиональные певцы?

— Да, — ответила Милена односложно, а сама затаила дыхание: «Все, она клюнула».

— Что ж, очень хорошо, — сказала женщина. — Мне надо будет довести это до остальных, посмотреть, что они скажут. Только как вы все это думаете делать? Мне казалось, вы играете только те пьесы, что в репертуаре у вирусов.

— Нет-нет, в том-то все и дело, что не только их.

«Мы продажны: любой каприз за ваши деньги».

И Милена вспоминала, как она тогда беседовала с Риферами об их истории и о том, как развивалась коралловая индустрия и как кораллы использовались в возведении той громадной белой стены, отгораживающей море, — Большого Барьерного рифа. Она вспоминала репетиции, реплики, поданные не вовремя, и растерянное выражение лиц актеров — сплошной оторопелый ужас — от смятенного осознания того, что вирусы ничего им не подскажут, так как пьеса в репертуаре не значится.