Теперь же всё поменялось. Стремительный темп развития событий требовал быстрого принятия безошибочных решений и одновременно — спокойного обдумывания каждого шага, каждого слова. Нужно было последовательно и строго проводить в жизнь внешнеполитическую стратегию партии, сформулированную ее съездами, уметь находить единственно верную для каждой ситуации тактику, корректировать ее в зависимости от обстоятельств, предвидеть ответные шаги партнеров и отыскивать ответы на них — именно так понимал Константин Устинович свои задачи на международной арене. Но времени, которого и так не хватало, стало еще куда меньше. Поэтому нередко Черненко был вынужден плыть по течению, целиком полагаясь на материалы, подготовленные МИДом, помощниками, экспертами по тем или иным международным проблемам.

Период нахождения у власти Черненко, как и время правления Андропова, отличался исключительно сложной международной атмосферой, которую нужно было как-то нормализовать. И, став генсеком, Черненко терпеливо искал пути конструктивного и реального возрождения процесса разрядки международной напряженности, который оказался под угрозой: все достигнутые соглашения с западными партнерами, казалось, свела на нет афганская война.

А ведь, несмотря на весьма противоречивую обстановку в мире, еще совсем недавно, в конце семидесятых годов, возникли достаточно веские основания надеяться, что путь к углублению политической разрядки, к перелому в сфере военной конфронтации в какой-то мере расчищен. Об этом свидетельствовала известная советско-американская встреча в Вене на высшем уровне, которая проходила в столице Австрии с 15 по 18 июня 1979 года. В состав советской делегации входил тогда и Черненко.

Главным итогом этой встречи стало подписание с Соединенными Штатами Америки Договора об ограничении стратегических и наступательных вооружений — ОСВ-2. Путь к этому событию занял почти семь лет. В результате длительных и непростых поисков взаимоприемлемых, компромиссных решений и было выработано соглашение, построенное на принципе равенства и одинаковой безопасности. Договор ОСВ-2 содержал, как тогда говорили, «взвешенный баланс интересов двух государств». У мировой общественности появились реальные надежды.

Это был важный, без преувеличения можно сказать — исторический, успех политики разрядки, определяющий вклад в который внесла конструктивная, миролюбивая внешняя политика Советского Союза, его союзников по Варшавскому договору. Это был и итог усилий многих здравомыслящих политиков Запада, в том числе американских, общественности различных стран.

Но, к сожалению, уже в самом конце семидесятых — начале восьмидесятых годов положение в мировом сообществе стало меняться не в пользу нашей страны. Наивно полагать, что только война в Афганистане и отказ американцев ратифицировать договор ОСВ-2 перечеркнули итоги советско-американской встречи в Вене и многообещающие возможности, которые они открывали.

Еще при президенте Картере, который пребывал у власти до января 1981 года, были приняты пятилетняя программа разработки новых систем оружия в США и беспрецедентно долгосрочный, рассчитанный на 15 лет, план наращивания и модернизации вооружений Североатлантического блока. При этом предусматривалось, естественно, и ежегодное увеличение военных расходов в течение всего этого периода. А затем последовало решение брюссельской сессии Совета НАТО — всего через полгода после Вены — о размещении в Западной Европе нового американского ядерного оружия средней дальности. И это тоже произошло при президенте Картере, подписавшем венские документы.

Всё это дает веские основания считать, что ввод ограниченного контингента советских войск в Афганистан был не причиной, а всего лишь поводом для внезапного отказа Соединенных Штатов от договора ОСВ-2 и резкого изменения ими своего внешнеполитического курса.

Известно, что только ленивый за прошедшие годы не высказал свое мнение по Афганистану. Продолжают активно обсуждать эту тему и в наши дни, хотя точки зрения на действия советского руководства три десятилетия назад и сейчас высказываются прямо противоположные. Не знаю, будет ли когда-нибудь найден в этом вопросе единый знаменатель, но тем не менее свою позицию тоже изложу.

Мои суждения складывались из той многосторонней информации, которую приходилось по долгу службы анализировать еще задолго до ввода войск и несколько лет после того, как началась эта губительная кампания. Прежде всего, и это необходимо подчеркнуть, огромное число аналитических и документальных материалов свидетельствовали о том, что Апрельская революция в Афганистане, случившаяся в 1978 году, нами не подталкивалась и непосредственного участия в ее подготовке и развитии советская сторона не принимала.

Мы имели самые общие представления о движениях «парчамистов» и «халькистов», о путаных политических платформах Тараки, а затем и Амина. Более детально мы стали вникать в обстановку, когда в Афганистане активизировались мятежные силы, получавшие поддержку извне, а правительство этой страны не однажды настойчиво просило нас о помощи. Мы несколько раз уходили от ответа на эти просьбы, но в конце концов не устояли.

Я солидарен с авторами публикаций, в которых называются конкретные лица, принявшие решение о вводе войск в Афганистан, — это Брежнев, Андропов, Громыко, Устинов. Но, на мой взгляд, здесь важен не просто перечень ответственных за этот шаг членов Политбюро. Трудно обойтись без понимания их степени влияния в этом руководящем органе партии, без знания того, за какие конкретные сферы деятельности они отвечали, на каких материалах и каким образом родилась идея и от кого она исходила. Даже для любого непосвященного человека совершенно ясно: прежде чем принять такое важное решение, необходимо иметь достоверную информацию о политическом положении, о расстановке сил в стране, о подлинном состоянии «революционного духа» афганцев и т. д. Где можно было получить наиболее исчерпывающие сведения по всем этим пунктам? Конечно, в первую очередь в ведомстве Андропова. И подобные сведения готовились там и представлялись членам Политбюро систематически.

Не обошлось еще без одного ведомства, точнее, подразделения ЦК КПСС, которое возглавлял кандидат в члены Политбюро, секретарь ЦК Б. Н. Пономарев. Речь идет о Международном отделе ЦК, откуда исходили записки и документы о расстановке классовых сил в афганском обществе и о готовности трудящихся масс идти за революцией. Само собой разумеется, соответствующую информацию готовил и Генштаб. Всё это вместе взятое и послужило базой, выглядевшей внешне довольно внушительно, для оценки ситуации в целом. В конечном счете ее признали благоприятной для оказания «интернациональной помощи афганскому народу».

Эта оценка была, как показало дальнейшее развитие событий, далекой от действительности. Но военные восприняли ее как руководство к действию. Под решительным нажимом Устинова, уверявшего, что военная акция в Афганистане завершится в течение нескольких недель, роковое решение в декабре 1979 года было принято.

Без каких-либо колебаний это решение поддержал и Черненко. Впрочем, даже если бы он в то время и занимал другую позицию, то вряд ли бы смог оказать какое-то существенное влияние на мнение других членов Политбюро.