litbaza книги онлайнРазная литератураСтавь против горя свою доброту… - Владимир Сергеевич Муравьев

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 51 ... 81
Перейти на страницу:
а кто и просто так, без украшений. Вот они, с нами. Любимые!

Джинсов еще нет. А у кого и были, тот не пришел бы в них в актовый зал.

Студенты 1966 года. Нас объединяет многое: Александр Грин и Ремарк, Бёлль и Хемингуэй. Стихи Когана (не забыл «Бригантину»?) и Кульчицкого. Каждый номер «Юности» с Аксёновым, Битовым, Анчаровым, Гладилиным и Вознесенским. «Пепел и алмаз» А. Вайды, «Как быть любимой» Хаса. «Один день» Солженицына и материалы ХХП съезда с первой правдой о Сталине.

И наконец, песни. Мы почти ничего не знаем об авторах — Высоцком, Визборе, Кукине. Но это неважно. Мы пропитаны их мелодикой, ритмом, смыслом. Они как первый утренний глоток. Их нотно-рифмованный код доступен нам, кажется, с детства.

Вряд ли они, как потом скажут, противостояли официальной эстраде. Ведь мы пели и «Голубые города», «Если радость на всех одна». А наши девушки — «На тебе сошелся клином белый свет», и «Там, где сосны». Были дороги нам и Бернес, и Шульженко, и Майя Кристалинская. .

Мы в актовом зале. С песней о нём выходят второкурсники истфилфака Нина Нечаева и Лёня Попов:

Старый актовый зал наш

В электрическом свете,

Где сегодня обычный

Наш студенческий бал,

Тихо кружатся пары

На блестящем паркете,

И студенты танцуют,

И студенты танцуют

Любимый вальс.

Я слушаю. На сцене Боря Львович. Он учится на физфаке, но, как потом признается, не может починить выключателя. Именно он создал наш песенный клуб. Это про него потом будут петь:

Он стал душой любого общества,

Хотя фамильи не имел,

Зато имел он аж 2 отчества

И пел со сцены, что хотел.

Это он создаст позже театр «Зримая песня». Это он будет прямо по телефону петь мне только что узнанную песню Галича. .

Весь вечер он будет на сцене. Отдыха не узнает его гитара (добрая, кстати, самая, за 9 р. 60 коп.) Он будет петь и соло, и а капелла. Объявлять выступление своих друзей и гостей. Своими приколами (как сейчас говорят) или Богом данными задирать зрителей и слушателей, зримых или незримых.

А потом над микрофоном встанет друг Бориса, тоже физик, Валя Жихарев. Светловолосый, нежнейшей лирик, он выйдет с «Атлантами» Городницкого. И голос его захолодит душу, если у тебя жива память о петербургском небе:

Держать его махину

Не мед со стороны.

Напряжены их спины,

Колени сведены…

Но жить еще надежде

До той поры, пока

Атланты небо держат

На каменных руках. .

Элегантно сдержанный Толя Макин появляется перед нами в неизменных затемненных очках. Таких нет ни у кого в зале. Но они были у главного героя всех фильмов Анджея Вайды Збигнева Цыбульского. И это делает Толю неотразимым в глазах очень красивых девушек (в очках и без) некоторых казанских ВУЗов. И песня Визбора «Вставайте, граф!» неотделима от имиджа (и этого слова еще нет) вдруг посуровевшего Толи:

И граф встает. Ладонью бьет будильник.

Берет гантели. Смотрит на дома.

И безнадежно лезет в холодильник,

А там зима, пустынная зима.

Он выйдет в город,

Вспомнит вечер давешний,

Где был, что пел, где доставал питье.

У перекрестка встретит он товарищей,

У остановки подождет ее. .

Саша Филиппов впервые выходит к микрофону. Немного сутулясь и отведя голову вправо, будто для ее руки, он приглушенно выговорит в зал не свое одиночество:

Не гляди назад, не гляди.

Только имена переставь,

Спят твои глаза, спят дожди,

Ты не для меня оставь.

Перевесь подальше ключи.

Адрес поменяй, поменяй,

А теперь подольше молчи -

Это для меня. .

Господи, это Клячкин, это гимнастерка, это сухие волосы на ветру, это вагон. И колонка с ледяной водой. Помнишь?

Но вдруг Сашина гитара взрывается неумолчно колокольно-верстовым ритмом… Имя автора стихов ничего никому не говорит, какой-то Иосиф Бродский. Но песня!

Что, мир останется прежним?

Да, останется прежним,

И ослепительно снежным,

И сомнительно нежным.

А значит, не будет толку

От веры в себя да в Бога,

А значит, останутся только

Иллюзия и дорога.

Самый старший из выступающих, наверное, Эдуард Скворцов. Такого чёртова колдовства, с каким он владеет гитарой, на этой сцене еще не было. Диво продлилось, когда в переливы струн упал его голос и понесся, кружа по всему залу:

Несовершенны меры лиха и добра,

Всё постепенно будет жизнью перемолото

Бывает, видишь россыпь серебра,

Не замечая под ногами груды золота.

Но скоро осень — золотистая пора,

И незаметно дни становятся короткими,

Ты видишь: в небе тают нити серебра,

А в мыслях снова расстаешься с самородками.

Эдуард завораживал зал чуть ли не полчаса. А от исполнения им тонко ироничных и тонкострунных песенок Юлия Кима зал кричал и стенал в меру возможностей, разумеется.

Но все же больший успех выпал нашему гостю из КАИ Семёну Каминскому, прославленному руководителю СТЭМа. Появление его было мгновенно. И вот он уже приник к микрофону, тихо сетуя на эту бесконечную вечернюю осень за нашими окнами:

Осень злая, осень злая,

В прятки я с тобой играю,

Я в ладони лето спрячу,

Вьюгой волосы взлохмачу,

Старость спрячу я в морщинах,

А весну в веснушках сына.

Гостю можно было повольничать в чужом порту — на нашей сцене. Чем он, молодец, и не преминул воспользоваться. За песенку Ю. Кима про учителя обществоведения тогда бы по головке не погладили:

Вундеры и Киндеры

Вовсе замучили, не жалея

Сил молодых,

Задают вопросики

Острые, жгучие,

А я все сажуся на них.

Выберу я ночку глухую, осеннюю,

Уже давно я всё рассчитал,

Лягу я под шкаф,

Чтоб при легком движении

На меня упал «Капитал».

От незатасканной лирики — к злой иронии, от совсем не дурашливой бесшабашности к неизведанному трагизму — так шли к нам песни Каминского.

Для многих тогда он открыл песни Александра Галича. Немалую долю мужества надо было иметь в тот год, чтобы выкрикнуть в зал то, что таилось под горлом, душило и мешало жить:

Говорят, что где-то есть острова,

Где четыре не всегда дважды два,

И не от лености, и не от бедности

Там нет и не было черты оседлости.

Вот какие есть на свете острова. .

Говорят, что где-то есть острова,

Где неправда не бывает права,

Где совесть — надобность, а не солдатчина,

Где правда нажита, а не назначена. .

Вот какие я придумал острова. .

Вечер продолжается. Ребята сменяют друг друга на сцене, чтобы успеть сказать нам быть может, о том,

1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 51 ... 81
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?