Она говорила тихим голосом, и, хотя он звучал уверенно, в нем слышались детские нотки. Она была очень симпатичной, но выглядела намного старше, чем когда была в церкви. Под глазами у нее залегли тени, скрытые неумелым макияжем. Она была слишком худой, а лицо, наоборот, казалось опухшим.

– Да, – ответила я. – Пожалуй, нет ничего такого, чего бы я не знала о здоровом ребенке. Даже кризисная ситуация не вызовет у меня паники.

Мы как раз начинали изучать особенности работы с такими маленькими пациентами. У них все органы были крошечными, а голова довольно большой и тяжелой, поэтому чрезвычайно важно было не навредить им чрезмерным усердием.

– Хочешь посмотреть на Джульетту? – спросила меня Келли. – Жаль, что ты не можешь познакомиться с моим мужем, он сейчас на занятиях. Мы переехали сюда пару месяцев назад, еще до того как родилась Джульетта.

– Мою тетю тоже зовут Джульеттой, – вымолвила я.

– Разве это не самое прекрасное имя на свете? Но в нем столько печали. Когда вспоминаешь о четырнадцатилетней шекспировской Джульетте, сердце сжимается от горя. Имя выбрал Скотт. Сначала я возражала: мне показалось, что имя с такой историей будет приносить неудачу. Но теперь я рада, что он настоял. А вот и она, моя девочка!

У меня пошли по спине мурашки. Келли говорила именно то, что я думала об имени своей тети.

Джульетта оказалась очаровательным ребенком. Самым красивым из всех, кого мне доводилось видеть. Ресницы у нее были такими длинными, как мои розовые ноготки. У малышки были густые волосы, по цвету похожие на гриву Джейд, – что-то среднее между легкими оттенками каштана и русым, а кожа напоминала персик. Я чуть не сказала, что она очень похожа на мою маленькую сестру Беки, когда та была такого же возраста.

Но, честно говоря, я уже не помнила, какой была новорожденная Беки.

– Она – нечто! – воскликнула я.

Я переняла это выражение от миссис Дезмонд. Та употребляла его по отношению ко всему – от шоколадного печенья до телепрограмм.

– Она очень красивая, правда? Мы никогда не думали, что нам будет даровано такое счастье. Мой муж был болен... он был очень болен. Он провел в больнице почти пять лет.

Ничего подобного, хотелось возразить мне. Он провел там только четыре года. Если быть точным, то три года и одиннадцать месяцев.

– Ему сейчас лучше? – выдавила я из себя.

– Значительно лучше. Он в полном порядке. И он не знает причины своей болезни.

Келли склонилась над Джульеттой. Она поправила подушку, и я заметила, что сделала это так, как нас учили на занятиях, когда мы проходили тему ухода за людьми с травмой позвоночника. Она продолжила:

– Я не знаю, как объяснить это получше. У Скотта было душевное расстройство. Но не пугайся, с ним сейчас все в порядке. Он не опасен. Он совершил нечто невообразимое, когда был болен. Скотт этого даже не помнит, но, когда к нему приходит осознание того, что он совершил, он очень страдает. У него была тяга к суициду. Это продолжалось несколько месяцев. Не волнуйся. Сейчас бы ты этого ни за что не сказала. Он прекрасный отец и просто обожает Джульетту. Мой муж учится на библиотекаря. До того как заболеть, он выучился на фармацевта. Это было ужасно. Он страшно задел чувства одной семьи.

Я хотела ее ударить.

Я хотела ее обнять.

Задел чувства семьи? В горле у меня пересохло от волнения.

Но, с другой стороны, чего я ждала от этой женщины? Чтобы она сказала потенциальной няне своего ребенка, что ее муж зарезал двух детей? А теперь все в порядке, потому что он принимает лекарства, и вообще вы не будете часто видеться?

Если бы она сказала правду о Скотте Эрли, нашелся бы хоть один человек, кроме меня, кто отважился бы переступить порог их дома? Кто согласился бы остаться в этой на вид обычной квартире – чистой, не заставленной мебелью, украшенной лишь несколькими тщательно подобранными фотографиями? Не сбежали бы все узнавшие страшную правду кандидаты, как вспугнутые олени? Я понимала, что у Келли тоже была своя цель. Мне требовалось немного времени на размышление, чтобы понять, смогу ли я придерживаться своего непродуманного плана. Келли верила, что она уже достигла конца пути. Прощение, которое ей даровали мои родители, и переезд на новое место должны были стать опорой на их новом пути.

Но я не могла понять, как она может находиться с этим человеком. Если бы, родив ребенка, она оставила Скотта Эрли, я сумела бы найти этому рациональное объяснение. Возможно, она помнила его мальчиком, которого любила. Родив ребенка, она получила от этой любви все. Но она продолжала жить с ним, хотя знала, что теперь это не тот мальчик, которого она любила, а человек, совершивший страшное злодеяние. Теперь я понимала, почему мама считала Келли порядочной женщиной. Она I напоминала мне тех женщин, которые продолжали твердить о любви к своим мужьям, даже после того как те обманывали их, проигрывали деньги семьи в карты, сбивали их с пути истинной веры. Что это – похоть? Какая-то извращенная преданность? Даже Господь посчитал бы бесчестием выполнять клятвы, данные такому человеку.

Келли была спасительницей по натуре.

Я тоже.

Но некоторые не заслуживали того, чтобы быть спасенными.

Однако эта маленькая девочка заслуживала самого лучшего. Она была достойна хорошей жизни.

И я решилась на то, чтобы не оставаться в стороне. Я еще не знала, что буду делать. Какой-то неясный луч просветил мое сознание, и несколько мыслей, не до конца оформленных, закрались в мою душу.

– Кем ты работаешь? – спросила я Келли, хотя и так знала. Но я знала и то, что хороший кандидат должен задавать много вопросов.

– Я психолог в школе, – сказала Келли. – Ты даже представить себе не можешь, с какими проблемами сталкиваются сегодня дети. Современные школьники здесь, в Калифорнии, испорчены еще больше, чем те, с которыми я работала на старом месте. Они мне рассказывают... О том, что дядя в семье позволяет себе с девочками вольности, но мама переживает лишь о том, что ее дочь слишком толстая. Наверное, не мне тебе рассказывать о проблемах подростков. Сколько тебе лет?

– Восемнадцать, – ответила я. – Мне исполняется девятнадцать десятого декабря. Я знаю, что выгляжу моложе. Я к этому уже привыкла.

Первая невинная ложь. Но хотя бы дату дня своего рождения мне не пришлось выдумывать.

– Мои родители тоже учителя.

Это было чистой правдой, ведь наша мама насучила, не так ли?

– Они не очень много зарабатывают. Мне приходится обеспечивать себя самой. Мы живем в сельской местности. К северу от Феникса.

– Но почему Калифорния?

– Здесь красиво, правда? Все время солнце. Не жарко и сухо, а просто здорово из-за близости к океану.

Я пыталась произвести впечатление добродушной, но не слишком умной девушки. Это оказалось легче, чем я себе представляла.