Они, вероятно, были из числа диких пони, виденных мною на равнине.

Поначалу меня слишком ошеломил их призыв, чтобы я мог как-то им ответить. Несмотря ни на что, я рад был их там увидеть. Они говорили на моем языке. Они были живыми существами — или же их копиями. Только позже до меня дошло, что моей обязанностью было убить их; но в тот момент я подтвердил их присутствие, помахав в ответ.

Забравшись обратно на переднее сиденье, я выдвинул на крыше блистер и направил вверх дуло пулемета на турели. Если бы я сейчас убил их, то смог бы воспользоваться их лошадьми, чтобы вернуться в человеческое общество. Но из автомобиля, передняя ось которого засела так глубоко, угол обстрела оставлял желать лучшего. Когда я взглянул на них через телескопический прицел, они уже наполовину затерялись среди расколотых и раздробленных камней. Явно довольные, что привлекли мое внимание, продолжали они свой путь. В равной степени как для своего собственного удовлетворения, так и для того, чтобы их припугнуть, я выпустил у них над головами с полдюжины ракетных снарядов.

Они исчезли. На виду остались лишь две черные лошади. Прижавшись лицом к пулемету, я глядел вверх, туда, где, казалось, кончается мир; я был слишком озадачен, чтобы проявить хоть какой-то интерес к тому затруднительному положению, в котором очутился. Прошло немало времени, пока до меня дошло, что, хотя гигантские фигуры и ушли со своим караваном, две лошади остались привязанными там, где были. Моя добыча оставила мне средства, чтобы ее преследовать, чтобы продолжить гон.

Я попытался запрячь лошадей, привязав их к передней оси, чтобы они вытащили машину из расселины; но она либо не двигалась с места, либо, чуть сдвинувшись, тут же сползала обратно. Не оставалось ничего другого, как ее бросить.

Из машины я забрал следующее: остатки моих запасов воды и провизии, эту записную ленту, спальный мешок, печку от походной термопары (в последний раз ею, как и холодильником, я пользовался на пикнике с Полл и Тони, много миров назад) и пулемет кругового боя, который свинтил с его турели. Пулемет, естественно, с несколькими запасными магазинами.

Все это я навьючил на меньшую из лошадок. Сам же, нацепив на себя всю, какую только смог, одежду, взгромоздился на другую. Мы стали медленно прокладывать себе путь вверх по леднику, сплошь заваленному здесь разбросанными в беспорядке обломками горных пород. Фелдер затерялся позади; я не так сожалел о нем, как когда-то о своих часах.

Спустилась ночь. Холодные потоки воздуха с равномерностью дыхания обдували нас. Над головой сверкали звезды, луны не было видно. Я посмотрел вверх, стремясь распознать знакомые созвездия. Никогда не сверкало там столько звезд — столь неузнаваемых звезд. Когда-то я был астрономом-любителем, ночное небо не было для меня незнакомцем, и тем не менее я был озадачен. Полярная звезда вроде бы была там, где ей и полагалось быть, — да и Большая Медведица тоже, но сквозь нее просвечивали вдобавок еще какие-то звезды. Но не были ли Большой Медведицей и вон те звезды, чуть ниже и в нескольких градусах влево, наполовину скрытые горным уступом? Мы продолжали пробираться вперед, и все больше звезд открывалось моему взору…

Да, я странствовал по дуальной Вселенной. Разрыв пространства — времени распространялся как цепная реакция. Кто знает, какие галактики смогут существовать завтрашней ночью?

Нелепо воображать, что этой порче дозволено будет разрастаться. Если вернуться во время, из которого я пришел, над этой проблемой уже вовсю трудятся ученые — в поисках радикального решения, которое успешно наложило бы пластырь на причиненное повреждение. Как я собираюсь наложить пластырь на порчу, причиненную Виктором Франкенштейном.

Потом мне подумалось, что это навряд ли мои собственные мысли. На первых порах то, что я сбросил как балласт свой автомобиль, было наполнено для меня смыслом — как и ранее продажа часов. Теперь я уже думал в точности как сам Виктор. Усталость вновь охватывала мой рассудок, вызывая к жизни некоторые из тех теней, с которыми мне пришлось бороться в полуразрушенном коттедже.

Вместо того чтобы отдохнуть, я слез с лошади и повел их обеих в поводу, твердо намереваясь оставаться на ногах всю ночь напролет.

Но ночь, казалось, будет длиться вечно. Вероятно, наступила зима, и солнце скользнуло за горизонт. Было все еще темно — или, по крайней мере, не было светло, — когда наконец я достиг конца этого подъема и ледник обратился в равнину.

К тому времени мой мозг был пропитан сном и его иллюзиями. Но я тут же полностью проснулся.

Передо мной расстилалось огромное плато, и края его терялись вдали. Его плоскую поверхность кое-где нарушали обширные возвышения или впадины, придавая ему сходство со спокойным, но замерзшим морем. Только позже понял я, как этот образ был близок к истине. Плато состояло изо льда, из немыслимой массы льда, сплошь покрывавшей лежащие под нею горы, и лишь нескольким пикам удавалось тот тут, то там пробить ее поверхность, чтобы предстать перед глазами в облике нунатаков[7]. И все это громадное плато размечали одни эти нунатаки — с единственным, зато ошеломляющим исключением.

Вдали, чуть ли не на другом конце плато, возвышалась громаднейшая постройка.

Я остановил лошадей.

С того места, где я стоял, трудно было оценить истинные размеры этого далекого строения. Казалось, что оно круглое и состоит в основном из огромной наружной стены. Наверняка оно было обитаемо. Изнутри, из пространства, окруженного стенами, исходило свечение — почти атмосфера света, красноватая по цвету, время от времени прорезаемая более интенсивными лучами, движущимися внутри центрального облака.

Вокруг царил безрадостный упадок. Однако это не была цитадель света.

Ибо при всей своей яркости и она тоже — я отнюдь не стремлюсь к парадоксу — излучала заунывную серость.

Я предположил, что это, скорее всего, последнее прибежище человечества.

Так удалено было это место, что мне оставалось только поверить, что временные сдвиги занесли меня в некий момент будущего, отстоящий на много столетий — а может быть, на много тысяч или даже миллионов столетий. Все для того, чтобы я стал свидетелем, увидел последний аванпост человечества — уже после того, как угасло солнце, когда сама Вселенная зашла уже весьма далеко на своем пути к равновесию смерти. Я посмотрел на своих лошадей, в их глазах отражалось далекое свечение. С полным безразличием они ждали. Сколь бы неуместными ни оказались обстоятельства, я по меньшей мере смогу вновь встретиться со своими собратьями.

Когда я, ускорив шаг, двинулся дальше, мне вдруг стало интересно, с чего это враг привел меня именно сюда, в убежище, а не прямо к гибели. Не могло ли быть, что и они намеревались вступить туда? Или же они где-то поджидали меня, чтобы разорвать на части, прежде чем мне удастся добраться до укрытия?

В небе бурлили тучи, затеняя путаницу созвездий и обильно одаряя землю снегом. Сияние города (буду так его называть, поскольку на протяжении истории человечества города принимали самые разные формы) отражалось от туч.