class="p1">Впрочем, при других обстоятельствах Пушкин отзывался о своем браке не столь пессимистично.

Брюллов собирался писать портрет Пушкина, но по разным причинам друзья все откладывали и откладывали этот замысел. И так его и не осуществили.

Хотел лепить с поэта бюст и близко знакомый с Брюлловым скульптор Иван Петрович Витали, но тут уже Пушкин отказался: «… арапское лицо мое, безобразие будет предано бессмертию во всей своей мертвой неподвижности; я говорю: у меня дома есть красавица, которую когда-нибудь мы вылепим».[101] Витали все же реализовал свой замысел, но уже после смерти поэта, по его посмертной маске.

Переезд в Петербург

В середине мая 1831 года, по желанию Пушкина, уставшего от чрезмерной опеки властной тещи, они переехали в Царское Село, на дачу, где несколько месяцев жили уединенно, принимая только близких друзей и родственников. Квартиру в Царском Селе Пушкиным помог найти их верный друг – Плетнев: «Найди мне фатерку… на какой бы то ни было улице царскосельской… Был бы особый кабинет – а прочее мне все равно»,[102] – писал ему Пушкин.

Хоть Пушкины и выбирали для прогулок уединенные места, прекрасная Наталья Николаевна все же не избежала встречи с самим императором и его супругой. Царская семья выехала за пределы столицы из-за холеры; император и императрица уставали быть в центре внимания и предпочитали гулять по тем же заповедным тропкам, что и молодая Пушкина.

Николай Павлович и Александра Федоровна встретили поэта и его молодую жену очень ласково и настаивали, чтобы они появились при дворе. Императрица даже назначила день, когда юная Пушкина должна была к ней явиться. Ослушаться было невозможно.

Осенью 1831 года Пушкины переехали из Царского Села в Петербург и поселились на Галерной улице. Вообще Пушкины часто меняли место жительства, кочуя с квартиры на квартиру, а лето проводя на даче. Знаменитую квартиру на Мойке в доме княгини Софьи Григорьевны Волконской они сняли лишь 12 октября 1836 года.

Красота Пушкиной произвела большое впечатление в светском обществе Петербурга. Некоторые из друзей Пушкина, посвященные в его денежные затруднения, ставили в упрек Наталии Николаевне ее увлечение светской жизнью и чрезмерную изысканность нарядов. Первое она не отрицала, но всегда упорно отвергала обвинение в лишних тратах: все выездные туалеты, все, что у нее было роскошного и ценного, оказывалось подарками ее тети Екатерины Ивановны Загряжской, которая гордилась красотою племянницы и обожала ее. Богатую и бездетную старушку тешило, что ее племянница могла поспорить изяществом с первыми щеголихами.

Современники отмечали сдержанность, почти холодность Натальи Николаевны, ее неразговорчивость. Сама она говорила, что раскрывать свои чувства ей кажется профанацией. «Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца», – добавляла Натали.

Впрочем, Наталья Николаевна могла и проявить характер. На одном из балов ей показалось, что ее муж слишком уж активно ухаживает за другой дамой. Она перестала танцевать и даже уехала с бала. Когда Пушкин, вернувшись домой, решил выяснить, что ее так расстроило, она влепила ему увесистую пощечину. Происшествие у Пушкина никакого гнева не вызвало, наоборот, убедило его в любви супруги. Друзьям он потом со смехом рассказал, что узнал, насколько у его «Мадонны» тяжелая рука.

Несмотря на разницу в возрасте и кругозоре, Пушкин нежно любил Наталью Николаевну. Он называл ее ласково «женка моя» или «моя Мадонна», находя что она как две капли воды похожа на Бриджуотерскую мадонну Рафаэля, копия которой выставлялась тогда в Петербурге. Иногда называл «моя косая Мадонна»: легкое косоглазие и сильная близорукость были единственными физическими недостатками прелестной Натали.

За шесть лет брака Наталья Николаевна родила мужу четырех детей. В 1832 году родилась Мария, спустя год появился на свет сын Александр, в 1835 году – Григорий, а самая младшая дочь Наталья – в 1836-м.

Одного ребенка Наталья Николаевна потеряла из-за своей большой любви к танцам. Даже будучи на достаточно серьезном сроке, она затягивалась в корсет и отправлялась на бал. Так и случилось несчастье. Пушкин написал: «Вообрази, что жена моя на днях чуть не умерла. Нынешняя зима была ужасно изобильна балами. На Масленице танцевали уж два раза в день. Наконец настало последнее воскресение перед великим постом. Думаю: слава богу! Балы с плеч долой! Жена во дворце. Вдруг, смотрю – с нею делается дурно, – я увожу ее и она, приехав домой, – выкидывает. Теперь она (чтоб не сглазить) слава богу здорова и едет на днях в Калужскую деревню к сестрам, которые ужасно страдают от капризов моей тещи».[103]

Александр Сергеевич каждый раз радовался беременностям Натальи Николаевны и детей своих любил. Он предпочитал употреблять русское слово «брюхата» для обозначения этого благословенного ожидания. «Скажи пожалуйста, брюхата ли ты? Если брюхата, прошу, мой друг, будь осторожной, не прыгать, не падать, не становиться на колени перед Машей (ни даже на молитве).

Не забудь, что ты выкинула и что тебе надобно себя беречь».[104]

Впрочем, если Натали не была беременна, поэт тоже радовался за нее: «радуюсь, что ты не брюхата и что ничто не помешает тебе отличаться на нынешних балах».[105]

Роды всегда проходили тяжело и мучительно, страдания Натали пугали Пушкина, который ничем не мог ей помочь. Когда у его жены начинались схватки, он всегда уходил из дома и проводил это время у кого-нибудь из друзей.

«Клеветникам России»

Осенью 1830-го года началось восстание польской шляхты, целью которого было обрести независимость от Российской империи. Восстание длилось чуть меньше года и завершилось поражением мятежников. Польша стала одной из губерний России, лишившись привилегий. Война со всей Европой тогда казалась весьма вероятной.

Пушкин откликнулся знаменитым стихотворением «Клеветникам России»:

«О чем шумите вы, народные витии?

Зачем анафемой грозите вы России?

Что возмутило вас? волнения Литвы?

Оставьте: это спор славян между собою,

Домашний, старый спор,

уж взвешенный судьбою,

Вопрос, которого не разрешите вы».

Вяземскому Пушкин писал: «Если заварится общая, европейская война, то, право, буду сожалеть о своей женитьбе, разве жену возьму в торока». Тороком назывался ремень у седла, Пушкин шутя предполагал привязать жену к седлу, как поклажу.

Спустя три недели, откликаясь на известие о взятии Варшавы, Пушкин написал стихотворение «Бородинская годовщина», немедленно после чего эти два стихотворения, а также патриотическое стихотворение Жуковского «Старая песня на новый лад», были опубликованы отдельной брошюрой под названием «На взятие Варшавы». Оба пушкинских стихотворения были просмотрены и одобрены лично Николаем I.

Путешествие в