ни при чем, поверьте.

— А кто?

— Думаю, вам стоит спросить об этом у своей приятельницы.

— Хорошо. — Аякс продолжал щелкать зажигалкой. — А зачем кому-то под землей — так ведь вы считаете, под землей? — сведения о больных с прогнозом жизни до трех лет?

— Из какого помещения в похоронном бюро выбежали агенты? — повторил свой вопрос Бунзен.

— Из морга, — ответил Аякс, закурив.

— Вы были там?

— Да.

— Когда точно?

Аякс взмахнул рукой, разгоняя дым.

— Через несколько секунд после агентов.

— И что увидели?

— Ничего такого, чтобы наложить в штаны.

— И все же? — потребовал Бунзен.

— Увидел свою приятельницу, привязанную к стулу. Агенты, очевидно, накануне допрашивали ее. И самого Мариотта.

— Тоже привязанного?

Аякс коснулся кончиками пальцев своего перебинтованного плеча.

— Нет. Мариотт был заодно с агентам и тоже не в себе. Настолько не в себе, что открыл беспорядочную стрельбу по нам.

— По нам — это по кому?

— По мне и по сестре моей приятельницы, Эдит. Она, если вы еще не в курсе, погибла. Мариотт попал ей точно в сердце.

— Это та самая девушка — медсестра из санатория, если не ошибаюсь, — которая звонила в участок и просила вызвать наряд?

— Да.

— А как выдумаете, зачем она просила вызвать наряд?

— Что значит — зачем?

Бунзен взглянул на раненое плечо Аякса.

— По-моему, это простой вопрос, агент.

— Мы отправились в похоронное бюро, — раздраженно ответил Аякс, — потому что Эдит была уверена, что там агенты удерживают ее сестру.

— А может, она думала, что справиться с двумя агентами вам не по силам?

— Она не знала, что агентов только двое.

— Нет, — с убежденным видом возразил Бунзен. — Она знала об этом прекрасно. Уверяю вас. Но главное не это.

— Если она знала об этом прекрасно, и вам это известно не хуже, то какого черта вы пытаете меня?

— Главное, повторяю, не это.

— А что — главное?

— Патруль она вызвала из-за того, что была уверена, что агенты сбегут из похоронного бюро раньше, чем вы их там застанете. — Следователь затолкал руки в карманы брюк и, как будто досадуя о непоправимом, стал переминаться с каблуков на носки. — И дорого же я бы дал, чтоб оказаться тогда на их месте!

* * *

Вечером Аякс ужинал в гостиничном ресторане с Эстер. За соседними столиками шло семейное торжество. Краем глаза Аякс наблюдал за небольшим представлением. Пятилетний мальчик в костюме рудокопа — с измазанными тушью щеками и фонариком на игрушечной каске — коснулся киркой из папье-маше плеча девочки в костюме Столовой Горы. Девочка присела в реверансе, достала из кармана-пещерки шоколадный медальон в золотой фольге и подала его мальчику. «Рудокоп» совершил ответный реверанс и забросил кирку на плечо. Взамен медальона он протянул девочке открытку с изображением пронзенного стрелой сердца. Последовал выстрел хлопушки и аплодисменты, юных актеров осыпало дождем конфетти.

На Аяксе были вытертые джинсы и куртка, надетая одним рукавом на здоровую правую руку и лежавшая пустым на коленях, в то время как на Эстер — вечернее платье и украшения. Аякс, который видел ее в таком наряде впервые, ел молча, налегал на пиво, то и дело поправлял норовивший свалиться пустой рукав и старался не поднимать глаз. Эстер пила красное вино. Бокал при этом она подносила ко рту левой рукой, контуженную правую кисть с фиксирующей повязкой почти все время держала под столом.

— В чем дело, агент?

— Ни в чем.

— И все-таки?

— Боюсь сболтнуть лишнего.

— А ты не бойся.

Аякс вытер губы, бросил салфетку и откинулся на спинку стула.

— Только, ради бога, держи себя в руках.

Эстер заинтригованно склонила голову.

— Ну — и?

Паясничая, Аякс выставил перед собой локоть:

— Ты сегодня прекрасна.

Эстер с улыбкой отпила вина.

— Видишь, потолок не рухнул.

Аякс кивнул на ее бокал:

— Нынче какой-то повод?

— Угадал. — Эстер поджала губы. — Именины сердца. Но только тебя это не касается.

— Почему ты так решила?

— По твоему виду.

— Смерть Эдит или Мариотта? — уточнил Аякс.

Эстер, у которой кровь прилила к лицу, ответила с заминкой.

— Я же говорю, тебя это не касается…

— Может, мне пересесть?

— Зачем? Мы вполне гармоничная пара.

Аякс закинул ногу на ногу и нервно поскреб ребром вилки по скатерти.

— Что такого в морге увидел Мариотт, что принялся палить по нам с Эдит?

Взявшись двумя пальцами за хрустальную ножку бокала, Эстер мелко повертела им по оси.

— Дырку от бублика увидел твой Мариотт. Фигу с маслом. Не знаю, что именно. Но что-то одно из двух увидел точно. Вместо Храма.

— А агенты?

Эстер оставила бокал и, растопырив пальцы, взялась рассматривать маникюр.

— Без понятия.

— А ты?

— Что — я?

— Ты видела Храм?

Улыбаясь, она долила себе вина из бутылки.

— Каждый в Горе гоняется за своими собственными химерами, агент.

— Ну да. А кто-то стрижет гонщиков…

— Что ты хочешь знать конкретно?

Аякс отложил вилку.

— За конкретными вопросами в здешних местах, по-моему, чаще следуют не ответы, а огнестрелы.

— Ценное наблюдение, — кивнула Эстер. — Так и отпишешь наверх?

— Если меня не арестуют раньше.

— За что?

— Управлению потребуются мотивы стрельбы в библиотеке и на руднике.

— Ладно. Что-нибудь придумаем.

— Придумаем — кто это?

— Не твое дело.

Аякс засмеялся.

— Каждый в Горе гоняется за своими собственными химерами, — повторила с серьезным видом Эстер. — Иезекииль описывал не столько храм, сколько новый Иерусалим, его будущую теократию. Это было комплексное, если угодно, драматическое видение. А Мариотт все свел к зарытому кладу, к замаскированному штабу управления. В конце концов его кладбищенская привычка угадывать в каждом фундаменте замурованный труп и в каждом тексте подтекст сыграла с ним злую шутку.

— То бишь Иезекииль понадобился ле Шателье для создания мифа? — заключил Аякс. — Ничего больше?

— Когда, скажи, когда в последний раз ты проверял свой личный счет? — спросила Эстер.

— Недавно.

— И что?

Выпятив губу, Аякс глянул вверх.

— За полгода с небольшим я заработал свыше пятисот тысяч.

— И…?

— И вот за это-то меня арестуют наверняка.

— Могу тебя успокоить, — сказала Эстер. — Никто и никогда еще не был арестован в Горе за начисление заработной платы и размягчение мозгов.

Аякс коротко поклонился.

— Спасибо, дорогая.

— Soma-Sema — помнишь значок? — прищурилась Эстер. — Это был личный девиз ле Шателье. Правда, сам он вкладывал в него скорее практический смысл.

— И какое это имеет отношение к моему банковскому счету?

— Не гони. После краха на бирже, когда Гора потеряла несколько тонн золота, ле Шателье ненавидел бумагу во всех ее видах. И, например, начисление банковских процентов, то есть ренту, называл бумажным потом…

— И что — не пойму? — набычился Аякс.

— И