Полностью отдавшись в руки лакеев, король блаженным взором смотрел на неумолкавшего Морепа. Глядя на министра, Николя сравнивал его с Ноблекуром. Ровесники, во времена регентства оба ходили на балы, устраиваемые в Париже. Но один с тех пор, похоже, так ничему и не научился, в то время как другой вошел в «небольшой круг выдающихся и избранных людей, которые, будучи наделены превосходными и исключительными природными способностями, еще развили их и усовершенствовали с помощью воспитания, науки и искусства, достигнув вершины мудрости»[27]. Внезапно пришедшая на ум цитата из Монтеня напомнила ему о часах, которые он, будучи подростком, проводил в библиотеке замка Ранрей. Его первое впечатление о преемнике д'Эгийона соответствовало общему мнению: гладко выбритый, превосходно причесанный и стройный как юноша, Морепа вел себя так, словно размышления были ему противопоказаны.

Стук алебард королевского караула, извещавший о конце церемонии, вернул Николя к действительности, и он поспешил следом за королем: со времени своего первого визита в Версаль он уже много раз проделывал этот путь. Добравшись до своих апартаментов, король обернулся и сделал Николя знак идти за ним и дальше, в его личные покои. В конце маленькой галереи, расположенной над оленьим двориком, виднелся завиток темной винтовой лестницы. Поднявшись, король распахнув широкую дверь, и они вошли в просторную мансарду, где с первых же шагов в нос Николя ударил сильный запах металлических опилок, кожи и пеньки. Из мансарды шел проход в маленький бельведер, откуда можно было любоваться крышами дворца и видами садов и парков. Николя сразу бросились в глаза макеты кораблей, навигационные инструменты и часы — как целые, так и разобранные на части; повсюду, вперемешку с замками и различными механизмами, лежали книги и географические карты, свидетельствовавшие о любознательности хозяина здешних мест. В этом уголке, принадлежавшем лично ему, король отдыхал.

— Вы едете завтра с нами на охоту? — спросил Людовик XVI.

— Я взял с собой в Версаль известные вам ружья.

— Нам это нравится, и нам приятно, что ружья, принадлежавшие нашему деду, теперь в руках одного из самых верных его слуг. Как продвигается расследование в доме герцога де Ла Врийера?

Значит, королю все известно. Впрочем, а как же иначе?

— Картина постепенно вырисовывается.

— Вы хорошо знаете свое дело и добьетесь успеха.

Внезапно комиссару показалось, что король застеснялся, смутился, словно ребенок, которого уличили в совершенной им ошибке. Жестом он пригласил Николя сесть, но тот, поклонившись, остался стоять. Он чувствовал, что королю надо помочь высказаться.

— Вашему величеству известна моя преданность. Что я могу для вас сделать, чтобы доказать ее?

Казалось, его собеседник собирается прыгнуть в воду.

— Сударь, мне надобно помочь выпутаться из одной скверной истории… Время от времени я иду в бельведер и, высунувшись в окно, отстреливаю кошек, ночами кишащих на дворцовых крышах. Они нарушают наш покой…

«Странное времяпрепровождение!» — подумал Николя, немедленно вспомнив о своей любимице Мушетте.

— Увы, — продолжал король, — среди прочих тварей я застрелил и ангорскую кошку госпожи де Морепа! Что вы мне посоветуете?

— Сир, мне кажется, в данном случае лучше сказать правду. Ваш дед выставил из дома пажа, который мучил свою кошку. Однако…

— Что однако? — заинтересовался король.

— Если ваше величество позволит мне выступить от его имени, я готов стать вашим посланцем и отправиться к госпоже де Морепа: я выйду из траншеи и приму на себя первый залп. Не сомневаюсь, она согласится выслушать доводы разума и поймет, что это всего лишь несчастный случай. Король стрелял по голубям, а кошка случайно пробегала мимо…

— Да, все так и было, именно так, — подтвердил Людовик XVI.

Он подтолкнул часовую стрелку, часы издали мелодичный звон, и на лице короля отразилась неподдельная радость. С нескрываемым удовольствием он потер руки и, сменив тему, заговорил плавно и многословно.

— Слышали ли вы, Ранрей, о спорах, ведущихся относительно Северного морского пути? Я с удовольствием читаю труды, присланные мне учеными мужами. Один из моих корреспондентов из швейцарских кантонов называет меня «утешением человечества».

И король смущенно хихикнул.

— Особенно он одобряет мои принципы правосудия, справедливости и гуманности. Кстати, кто из римских императоров носил такое прозвище?

— Тит, сир.

— Совершенно верно. Мне очень хочется отправить отрывки из писем моего швейцарского корреспондента господину де Лагарпу[28], который в «Меркурии» обрушился с критикой на деяния моих предшественников.

Король раскраснелся, ему явно стало жарко.

— Вы только представьте себе, он ничего не уважает! Этот философ не только нападает на королевское правление, но еще и критикует религию! Если народ станет слушать писак и читать их нечестивые памфлеты, как он сможет сохранить свою исконную веру в Господа и верность королевской власти?

Успокоившись, он постучал пальцами по маленькой книжечке в красном сафьяновом переплете.

— Мой швейцарец уверяет меня, что господин де Бугенвиль, с которым он состоит в переписке, хочет совершить экспедицию к Северному полюсу и в этом сочинении приводит основания для своего замысла.

Вновь сгорбившись и застеснявшись, король подошел к окну, а оттуда направился к потухшему кузнечному горну и принялся раздувать мехи.

— Вы, кажется, намеревались повидать королеву?

— Не сейчас, сир. Я, действительно, имел таковое намерение, но мое присутствие в Версале…

Он не закончил фразу.

— Надо как можно скорее уладить дело в Трианоне, оно слишком затянулось. Никто не смеет нарушать покой моей жены. Пресеките нежелательные слухи.

Тон, которым были произнесены эти слова, показался Николя отнюдь не королевским. Король продолжил расхаживать по комнате, останавливая, но не задерживая свой взор ни на одном из предметов.

— У меня давно нет новостей от нашего мик-мака[29], — продолжил он, меняя тему. — Он объезжает племена, и я надеюсь… Зато один из офицеров нашего морского флота привез мне известие о вашем друге Пиньо.

Николя так и подскочил. Откуда король мог знать, что он знаком с миссионером? Наверняка его просветил Сартин.

— Его посвящение в сан, — продолжил Людовик XVI, — долго откладывалось по причине отсутствия епископа в Пондишери. Надеюсь, вам приятно узнать, что наконец оно состоялось — в прошлом феврале в порту Сан-Томе, что неподалеку от Мадраса. Господи, какими же долгими и замысловатыми путями идут к нам новости!