– Ма… мадам?

– Потому что он всегда готов простить даже своего самого заядлого соперника. Вспомните Великого Конде!

Овидайя едва сдержал улыбку. Ловкий ход – вспомнить принца де Конде. Во время восстания Фронды он сражался против отца Людовика XIV. Любой другой монарх немедленно казнил бы за это, а «король-солнце» помиловал кузена и сделал своим старшим гофмейстером. Часто он просил принца прислуживать ему за обедом. А уж если король простил предводителя восстания, то должен же когда-нибудь простить и своего непослушного сына!

– Вы… вы хотите сказать, что его величество графа… он его помилует?

– Я не смею трактовать желания и мысли его величества, – отозвалась герцогиня. – Однако же, по крайней мере, он разрешил мне увидеть моего Луи.

– Что ж, это… я очень рад за вас, мадам, равно как и за его светлость, графа. Однако боюсь, что до сих пор ничего о том не слыхал.

– Вы узнаете об этом сейчас, – нетерпеливо произнес Овидайя. – Вот письмо.

Он достал сложенный в несколько раз пергамент и протянул д’Отвию. Мушкетер какое-то время разглядывал печать с короной и ангелами, державшими украшенный лилиями щит, а затем сломал ее. Несколько неловким и беспечным движением он развернул документ, немного порвав его при этом. Овидайя внутренне содрогнулся. Он несколько дней трудился над этим документом, а для того, чтобы достать необходимые ингредиенты для печати и штампа, потребовалось несколько месяцев, и стоило это почти целое состояние. Д’Отвий прочел письмо. Затем еще раз.

– Развеяло ли это ваши сомнения, месье? – поинтересовался Овидайя.

– Что ж, отчасти – да, ваша светлость.

Овидайя в недоумении уставился на офицера. Отец-иезуит тоже выглядел несколько удивленным. И только Лавальер и бровью не повела.

– Это личное письмо из королевского секретариата, с подписью и личной печатью его величества! – произнес Гислен.

– Знаю, отче. Однако же этого недостаточно.

Д’Отвий заглянул в свой бокал.

– Эта крепость служит исключительно для размещения заключенных, совершивших особо тяжкие преступления. Поэтому его величество подчеркнул, что серьезные изменения условий содержания, перевод в другие крепости например, допустимы лишь в том случае, если прежде нам будет отправлено соответствующее préavis[61] от военного министерства. Поэтому вашего письма недостаточно.

Овидайя вспотел. Дело пошло не так, еще не успев толком начаться. Он лихорадочно пытался сообразить, что можно ответить д’Отвию, когда услышал голос Жюстеля:

– Значит, вы говорите, что никакого préavis не получали.

– По крайней мере, насколько мне известно, отче.

– Возможно, оно потерялось, – вставил Овидайя.

– Ваша светлость, – произнес д’Отвий, – подобные бумаги, особенно касающиеся настолько важного пленника, не теряются практически никогда. Обычно их привозят мушкетеры королевской гвардии.

– Возможно. Однако же, как вы сами наверняка заметили, мой дядя, король, несколько дней тому назад перешел Рейн с более чем тысячью солдат с целью предъявить свои требования на Пфальц. На войне все может потеряться.

Д’Отвий с сомнением поглядел на него, затем сделал большой глоток из своего бокала.

– В Англии – может быть. Однако в таком упорядоченном государстве, как французское, королевские декреты не теряются.

Овидайя попытался придать своему лицу возмущенное выражение.

– А он начинает зарываться. В конце концов, мы прибыли по велению его величества.

– В этом я не сомневаюсь. Прошу простить меня. Не дерзость заставляет меня колебаться. Просто у меня свои приказы.

Овидайя сложил руки на коленях, чтобы никто не заметил, как они дрожат. Он знал, что вытащить графа Вермандуа из одного из самых охраняемых замков Франции будет непросто. Однако при этом он думал скорее о таких препятствиях, как толстые стены или расставленные повсюду стражи. Он даже не предполагал, что все перечеркнет самая обыкновенная французская бюрократия. И что теперь делать? Может быть, это préavis, о котором говорил д’Отвий, можно подделать на скорую руку? Может быть, они могут остановиться в Пинероло под предлогом того, что хотят подождать необходимого документа. Тогда у него будет достаточно времени, чтобы сфабриковать подходящий документ, при условии, что Жюстель еще в свою бытность секретарем видел, как должны выглядеть такие вещи и какие шифры для этого используются. Продолжая размышлять, он услышал голос гугенота:

– То, что вы столь скрупулезно следуете своим приказам, делает вам честь, месье д’Отвий, однако же, боюсь, вы их неправильно толкуете.

И Жюстель принялся разъяснять офицеру тонкости введенной Великим Кольбером системы упорядочивания. Сам Овидайя с трудом успевал следить за мыслью гугенота, и, судя по всему, д’Отвий понимал его не лучше. Когда мнимый иезуит закончил свой небольшой доклад, мушкетер произнес:

– То есть вы хотите сказать, что в данном случае достаточно письма его величества?

– Именно так. Если бы речь шла об изменении положения вашего заключенного – освобождении, перемещении, снятии анонимности, – тогда без préavis никак нельзя было бы обойтись, тут мы согласны. Однако в этом случае все обстоит несколько иначе. Мы никуда не собираемся увозить графа. И демаскировать его тоже не нужно. Всего лишь требуется позволить и без того посвященной в тайну герцогине поговорить с ним один-единственный раз, разумеется, в его камере.

– Вы оба тоже будете присутствовать?

– Нет, – ответил Жюстель. – Мы с графом просто проводим герцогиню до донжона и снова встретим после окончания визита, если ей потребуется духовная или мирская поддержка.

Д’Отвий беспокойно заерзал на стуле.

– Понимаю. Но не лучше ли подождать несколько дней? Наверняка скоро поступит préavis из Парижа. И мы все будем уверены в своих действиях.

– Вы все еще не понимаете, месье. Я ведь только что пояснил вам, – произнес Жюстель и очень мило улыбнулся.

– Правда?

– Да. Смотрите, когда его величество подписывал этот приказ, переданный вам графом, как вы думаете, что случилось потом?

– Полагаю, его понес какой-нибудь секретарь.

– Не какой-нибудь. Королевский premier commis[62] передал копию письма, так написано в уставе, в государственный архив. Затем его передали секретарю уполномоченного королевским приказом министерства, в данном случае военного. А оно потом на основании содержания, – Жюстель оглядел всех с довольным видом, – приняло решение об отсутствии необходимости дополнительно отправлять в Пинероло préavis.