«тревога до слез» у него из-за романа Лили с Краснощековым, хотя тот и находится в это время в тюрьме. Допустим… Но почему он поехал во Францию с транзитной визой, не имея визы в страну, куда будто бы собирался? И действительно ли он собирался — он, а не те, кому это было нужно, — в Канаду? Ни малейших признаков того, что такие намерения у него были, обнаружить не удалось. Что означает: «в Канаду я не еду и МЕНЯ НЕ ЕДУТ», то есть, в переводе с хорошо понятного жаргона на нормальный язык, — не отправляют. Кто этим занимался — в Париже?! И — особенно обратим на это внимание — почему же поэт «ничего о себе не знает»? Стало быть, «знает» кто-то другой, чье имя и функции называть в письме он не решается?

Все эти вопросы станут еще более загадочными в свете того, что, будучи на непонятном положении в Париже, Маяковский имел неофициальную, никак не афишированную, нигде не отраженную встречу с председателем сенатской комиссии по русским делам Анатолем де Монзи, который тремя месяцами раньше посетил Москву и был принят на очень высоком уровне. Будущий министр считался (кажется, не без основания) страстным «симпатизантом» большевиков, и определенные службы не могли не рассчитывать на его, хотя бы косвенную, помощь в установлении отношений между Москвой и Парижем. Он слыл горячим сторонником признания советской России де-юре, что вскоре и было осуществлено.

Маяковский ездил к нему в сопровождении двух молодых французов, одним из которых как раз и был пресловутый «Фонтанкип», тогда как до сих пор неизменным и постоянным переводчиком Маяковского была Эльза. На этот раз он даже не поставил ее в известность о предстоящем визите, а после его окончания не рассказал о содержании беседы, — это прямо вытекает из ее воспоминаний. Можно предполагать, что, выполняя данное ему поручение, Маяковский вел неформальные переговоры с де Монзи о расширении франко-русских контактов. А может быть, и о чем-то другом. Через каких-то два месяца после их совместного визита к де Мон-зи Фонтенуа привел в Гендриков Поля Морана — в его представлении (точнее, в представлении тех, кто стоял за его спиной) Маяковский был уже полностью «свой»…

Конечно, даже из совокупности всех этих фактов еще нельзя сделать вывода о службе Маяковского в Лубянских структурах. Но, несомненно, отношения, о которых идет речь, в основе своей имели деловой, а вовсе не дружеский характер. Под дружбу мимикрировали самые разные интересы обеих «сторон», каждая из которых извлекала для себя из сложившихся отношений большую или меньшую пользу. Ничего предосудительного в этом Лиля не видела — менталитет тех кругов, к которым она принадлежала, был в ту пору совершенно не тем, какой возник после Большого Террора, а тем более после позднейших разоблачений многообразной деятельности лубянскихтоварищей «на благо трудящихся всех стран». И сами эти товарищи все еще пребывали в ореоле романтической загадочности как бесстрашные борцы с кишевшими повсюду врагами.

1927 год — очень важная веха в жизни Лили и ее семьи, Маяковского прежде всего. Для поэта — высшая точка его признания при жизни, самые большие его творческие успехи на этом поприще, как и осознание им потребности определиться в личной жизни. Для Осипа — закрепление отношений с Евгенией Соколовой (Жемчужной) и его активная работа в кино в качестве сценариста художественных и документальных фильмов, которая открыла новые грани его литературных возможностей. Для Лили — завершение романа и с Краснощековым, и с Кулешовым и, видимо, первый в ее жизни любовный крах.

Очередным объектом ее внимания стал уже признанный, несмотря на свои тридцать четыре года, классиком советского кино режиссер Всеволод Пудовкин. Через посредство своего ближайшего друга и сподвижника Льва Кулешова он познакомился с Лилей и Осипом, вошел в их круг. К двадцать седьмому году Пудовкин был уже автором по крайней мере двух фильмов, которые смотрела вся страна, — «Шахматная горячка» и «Конец Санкт-Петербурга» — и третьего, который обошел весь мир: экранизации романа Горького «Мать».

К тому же он был заядлым теннисистом, бегло изъяснялся по-французски и отличался светским лоском, — словом, обладал всеми достоинствами, которые обычно пленяли Лилю. Теперь она вознамерилась украсить Пудовкиным великолепную коллекцию своих обожателей. Это намерение, по всем отработанным и привычным канонам, имело, казалось бы, все основания быть реализованным, тем более что семейный союз Пудовкина чисто внешне как бы соответствовал Лилиным стандартам: с женой, весьма известной в ту пору киноактрисой и журналисткой Анной Ли (в жизни — Анной Земцовой), знаменитый режиссер проживал раздельно.

На этот раз, однако, магические чары Лили эффекта не возымели. Никакого романа в плотском понимании этого слова не возникло. Пудовкин устоял, что не помешало им остаться друзьями. Год спустя он поставит еще один фильм, которому суждено войти в историю мирового кино, — «Потомок Чингисхана», сценарий которого напишет Осип, и это в еще большей мере сблизит их всех. Но отказ блистательного мужчины откликнуться на порыв блистательной женщины, всех сводящей с ума и не знавшей до сих пор ни одного поражения, не мог не ранить самолюбия Лили. Она стойко выдержала этот удар.

ТЫ В ПЕРВЫЙ РАЗ МЕНЯ ПРЕДАЛ

Весной 1928 года Лиля снова собралась за границу.

Собралась вместе с Маяковским — их союз не распался и распасться уже не мог: слишком много общего связывало этих двух людей, чья духовная близость ни у кого не вызывала сомнений. Ни у кого, кроме недругов, разумеется: те — ни раньше, ни позже — не могли смириться с их образом жизни, не подпадавшим ни под какие, доступные их пониманию, стандарты, даже литературные, и с добровольным «рабством», которое Маяковский сам на себя наложил — абсолютно сознательно.

Совместная поездка, однако, не состоялась: Маяковский тяжело заболел — грипп, которому он вообще был очень подвержен (эта его слабость вскоре, по мнению Лили, окажется роковой), на сей раз был осложнен «затемнением» в левом легком, что грозило опасностью туберкулеза. Болезнь, которую тогда еще не умели лечить, наводила на Маяковского панический страх.

В середине апреля Лиля, оставив Маяковского лечиться у московских врачей, отправилась за границу одна, рассчитывая на скорую с ним встречу в Берлине. Это была, пожалуй, ее первая действительно деловая поездка. Кинодебют, осуществленный благодаря вмешательству Маяковского и его жесткой беседе с профсоюзным вождем, имел продолжение. Лиля (скорее всего, не без помощи Осипа, а возможно, и Маяковского) написала сценарий пародийного фильма, нацелившего свои язвительные стрелы против «нравов буржуазного общества» (против кого же еще?!) Назывался