– Фу, ну уж нет! Тем злобным хулиганам, которые плюются на тротуар в деревне?

– Именно. Так что давай одевайся и пойдем вместе со мной в дом. Мне нужно поставить еду в духовку, и если хотите, – бросила я через плечо, направляясь к машине, – я сошью из этого комбинезона пару бальных платьев для Барби, когда выдастся минутка.

– Правда? Здорово! Ох, Рози, спасибо! – восторженно пропели они в унисон.

Я улыбалась, загружая запеканку, лазанью и десерты в багажник «вольво». Учитывая, что девочки воспитывались сами по себе, они были очень даже милые, правда немного надоедливые. Я залезла в машину, пристегнула Айво на детское сиденье рядом с собой и осторожно поехала к дому, наблюдая за близняшками в зеркало заднего вида. Они медленно затаскивали свою корзину в горку. Я припарковалась у входа на кухню и, разгружая машину, оглянулась в поисках признаков жизни. Так никого и не увидев, я отрывисто постучала в дверь черного хода, потом толкнула ее и замерла на придверном коврике, изумленно оглядываясь вокруг. Я была застигнута врасплох, так как оказалась в очень грязной старомодной кухне без всякой современной техники. Кроме огромного дубового стола, который тянулся во всю стену, здесь стояли: доисторическая плита, буфет от пола до потолка, большой пластиковый стол посередине – и почти ничего больше. Краска отслаивалась от стен. У рабочего стола стояла очень худая девушка с волосами баклажанного цвета, которые торчали из ее головы вертикально. Она разговаривала по телефону. В каждом ухе у нее было по три серьги, в носу – золотой гвоздик; черный пуловер едва прикрывал попу, зато полностью закрывал пальцы; картину довершали леопардовые леггинсы и ботинки на гигантской платформе.

– Угу… угу… знаю… знаю… угу…

Я улыбнулась, проходя мимо нее, но она никак не отреагировала. Я принялась загружать запеканки в громадную древнюю «Агу», и тут она закончила болтать и положила трубку. Я выпрямилась и улыбнулась:

– Привет, я Рози, спасибо, что выручила.

Ее лицо на фоне крашеных волос казалось белым, заостренным; под глазами залегли глубокие темные круги. Наверняка ночами ходит по клубам.

– Ничего, – неприветливо ответила она. Потом настороженно оглядела меня, и я опять улыбнулась. Нет, ни к чему бояться девчонки на десять лет моложе меня, как бы страшно она ни выглядела. Я открыла рот, чтобы начать разговор, но тут в кухню ворвались близняшки:

– Марфа! Это Рози, она живет в коттедже и сошьет нам бальные платья для Барби!

– Обалдеть. – Она протолкнулась мимо меня, взяла диетическую колу и «Космополитен» и вышла из комнаты.

Я вздохнула и занялась своими бисквитами с патокой, но тут явилась моя следующая гостья – полная противоположность предыдущей. Стоило мне склониться над духовкой, как в кухню впорхнула Вера Хокинс – весом добрых четырнадцать стоунов, включая сеточку для волос и авоську.

– О, только посмотрите, какой чудесный пудинг с патокой! О, и я знаю, кто ты такая, милочка, говорю своему Вику: представь, в «Красном Льве» новая повариха, она живет в старом коттедже при большом особняке. Значит, это ты, милочка? А я Вера.

– Рози, – с улыбкой представилась я. Вера просияла, сбросила дождевик как вторую кожу, и принялась рыскать в буфете в поисках халата.

– Наконец-то у них появится приличная еда, скажу тебе, птичка, – проговорила она, застегивая пуговицы. – Если ты не против, я начну уборку и не буду тебе мешать. Я работаю пару часов, а потом возвращаюсь домой, готовить ему чай. Такой уж у меня капризный старый хрыч.

И с этими словами она поспешила вон из кухни с тряпкой в одной руке и чистящим средством в другой. Внушительный зад колыхался следом.

Помня об обещании, данном Марте, я предложила близнецам на выбор головоломку или книгу, пока готовится еда, но они пронзительно заладили: «Посмотри наши комнаты! Пойдем, посмотри наши комнаты!» По правде говоря, мне до смерти хотелось увидеть дом, так что я изобразила притворный вздох и позволила им вытащить себя из кухни. С близняшкой на каждой руке и топающим вслед Айво я зашагала по коридору к лестнице.

Пока меня тащили, я заглядывала во все открытые двери. Однако меня постигло разочарование: повсюду облезала краска, из-под оторванных обоев виднелась штукатурка, ковры были грязные и истрепались в бахрому, а кое-где их и вообще не было.

Мебель была в основном старая и хорошая, но ее попросту свалили в комнаты, ни капли не задумываясь о стиле или удобстве, и у комнат получился какой-то неопределенный вид, будто рабочие бросили мебель с намерением потом переставить. Разумеется, особняк мог бы стать прекрасным – большой дом произвольной планировки со множеством внушительных залов с высокими потолками. Здесь были арочные окна со средниками, готические двери и огромные каменные камины с глубокими очагами. Но похоже, Джосс с Аннабел ничего этого не замечали. Ставни на некоторых окнах, видимо, никогда не поднимали, и от этого комнаты казались угрюмыми и темными; камины в основном служили дополнительными шкафами: в альковах были стопками навалены книги. Те картины, что я видела, стояли по углам.

Мы прошли в холл и поднялись по лестнице, одной из трех, за которой было еще две. На главной явно уже побывала Вера с ее моющим средством: смертельно скользкие ступеньки так и сверкали. На других двух, спиральных, приходилось смотреть под ноги, чтобы не провалиться. Естественно, Айво пришел в восторг от убийственных лестничных пролетов и так и норовил поставить мне подножку или вскарабкаться над пропастью, словно лыжник-новичок, который вознамерился в первый же день получить на опасном склоне как можно больше переломов. Когда мы добрались до близняшкиных комнат, я, как полагается, принялась охать и ахать: здесь тоже было все розовое, в блестках и рюшечках. Потом, увидев, что они целиком поглощены нарядами, я их оставила. Возвращаясь на лестничную площадку, я заметила приоткрытую дверь. Заглянув, я увидела Марту, которая крепко спала на кровати. Вот это круто, подумала я. Неужели ее наглости нет предела? Ладно, мне-то что: от меня всего и требуется забрать еду и вернуться, правда, в легком смятении, к относительно нормальной жизни в своем коттедже.

Так у меня и завелся своего рода распорядок. Каждый день я готовила на своей плите все, что только возможно, а потом относила в дом. Решив раз навсегда, что неприветливость Марты меня не напугает, я влетала в кухню, щебеча: «Марта, какой чудесный денек!» – на что она обращала ко мне свои холодные серые глаза и бурчала: «Неужели?» Затем следовало ледяное молчание, и я принималась отчаянно тараторить, как мне нравятся такие морозные зимние деньки, хотя на самом деле мне хотелось сказать: «Эй, Марта, глупая потаскушка, не желаешь ли получить хорошего пинка под зад?»

Но наша договоренность меня устраивала, так что я держала язык за зубами и наблюдала за ней с растущим изумлением. Она решила, что мой приход знаменует ее уход, и в тот самый момент, как я переступала порог особняка, Марта хватала сумку со стола и кожаную куртку со спинки стула и попросту исчезала. И вовсе не в глубинах дома, не на втором этаже – чтобы поспать и глотнуть диетической колы, – она выходила на улицу, садилась в машину и пропадала за холмом на добрых несколько часов. Из окна я смотрела, как ее дряхлая «мини» с ревом срывается по дорожке. Черт, ну и нахалка. А что, если позвонит Джосс или Аннабел? Что, если они спросят, где она? И куда она ездила, черт возьми? Неужели к Гари? Чтобы по-быстрому перепихнуться?