Уильям поднял голову. На высоком гребне были видны силуэты лошади и всадницы. Тамсин сидела неподвижно, словно изваяние. В жемчужном свете раннего утра ему казалось, что девушка окружена нежной сиреневой дымкой.

Уильям направил гнедого вверх, гадая, умчится ли Тамсин при его приближении. Он уже достиг вершины, а девушка все так же неподвижно сидела в седле.

Гнедой поравнялся с серой лошадью, и мужчина натянул поводья. Тамсин не смотрела на него, хотя ее лошадь, почуяв другое животное, издала тихое приветливое ржание. В этом молчании и неподвижности девушки было что-то необычное, торжественное, и Уильям невольно поддался этому настроению. Не произнеся ни слова, он замер в ожидании.

Разглядывая точеный профиль Тамсин, плавные, изящные линии ее тела, темную густую массу вьющихся волос, он вдруг осознал, что она потрясающе красива и совсем не похожа на женщин, которыми он обычно восхищался, находясь при дворе. Никакие их наряды и драгоценности, никакие изысканные манеры не могли соперничать с ее природной красотой и грацией, не могли затмить ее – простую, искреннюю, пылкую и нежную. Но только сейчас он понял, что его восхищало в ней все: пламя, горящее внутри ее, пылкость ее натуры и быстрая смена настроений, грациозность ее движений и низкие звуки ее голоса. Но больше всего Уильяма восхищала ее сила духа, которая светилась в ее прекрасных зеленых глазах, и неуемная любовь к свободе.

Тамсин продолжала хранить молчание. В нем не было покоя или умиротворения, нет, что-то темное и невыразимо печальное окутало ее словно облаком. И чувствуя это, Уильям не решался беспокоить ее своими вопросами.

Он огляделся вокруг. Перед ним простирались бесконечные холмы, поросшие вереском, и долины, тонущие в утреннем тумане. В той стороне, откуда они приехали, мерцали цыганские костры, как утренние звезды.

Через несколько минут Уильям заметил внизу какое-то движение и, приглядевшись, увидел цыган, идущих через вересковую пустошь. В этой процессии, казалось, участвовал весь табор. Тут были и мужчины, и женщины, и дети. Вскоре они вышли на дорогу, по которой недавно проехали Тамсин и Уильям. Видимо, они направлялись к перекрестку.

– Они идут к Кругу Сердца, – сказала Тамсин, отвечая на вопрос, который Уильям только хотел задать. Она произнесла это таким безжизненным тоном, словно то внутреннее пламя, которым он так восхищался, совсем погасло.

– Круг Сердца? – не понял сначала мужчина. – Тот, что на перекрестке?

Тамсин кивнула в ответ, вытягивая правую руку в направлении площадки на распутье. Левую руку она по-прежнему прятала в черной перчатке. Сейчас она держала этой рукой поводья.

– Давным-давно цыгане выложили здесь этот знак из камней. На этом месте было совершено немало свадебных обрядов. Помолвки тоже проходят здесь. Цыганские таборы, путешествуя по многим странам, специально приходят на этот перекресток только для того, чтобы произнести слова клятвы во время свадебного обряда.

– Жениться на рассвете – это тоже традиция?

Небо на восходе все больше окрашивалось в розовый цвет, однако в тенях, отбрасываемых холмами, еще скрывалась ночная мгла.

– По традиции ромал танцы и пиры устраиваются до того, как будут произнесены слова клятвы, а не после. В последний день праздника, перед тем, как наступит ночь, даются обеты. – Тамсин быстро взглянула на Уильяма. – Невеста и жених должны были произнести свои обеты прошлой ночью, но празднество было прервано…

– Ты хочешь присоединиться к ним? Присутствовать на свадьбе? – спросил Уильям. – Я подожду, если ты хочешь побыть с ними.

Тамсин отрицательно покачала головой:

– Я посмотрю отсюда. Невеста и ее близкие родственники вряд ли хотели бы, чтобы я была сегодня среди них.

Ее голос был лишен каких бы то ни было эмоций. Она спокойно сидела на лошади, с прямой спиной и высоко поднятой головой на длинной гордой шее. Однако в глубине ее глаз Уильям видел затаившуюся там боль и грусть.

– Тогда мы будем смотреть отсюда, – мягко произнес он. – Если, конечно, ты не возражаешь против моей компании.

Девушка не ответила, ее взгляд был прикован к тому, что происходило внизу.

Цыгане подошли к перекрестку и встали вокруг каменного сердца. Уильям увидел, как Джон Фо вышел на середину и встал рядом с сердцем. Он что-то сказал цыганам, а потом подал рукой знак. Невеста и жених вышли вперед и встали в центр сердца. Фо связал их руки вместе куском красной ткани. Уильям вопросительно посмотрел на Тамсин.

– Мой дедушка, как предводитель ромал, попросил их произнести обеты, – объяснила она. – Он связал их запястья вместе, потому что это символизирует союз. Потом… – она замолчала.

Уильям, смотревший вниз, увидел, как блеснуло лезвие.

– Что потом?..

Он услышал, как она протяжно вздохнула.

– Он… делает маленькие надрезы на их запястьях. Эти ранки нужны для того, чтобы кровь мужчины смешалась с кровью женщины. А потом они дадут друг другу клятву. Вот и все, что нужно для того, чтобы свершился свадебный обряд.

Какая-то мысль мелькнула в голове Уильяма и исчезла так быстро, что он не успел ухватить ее. Мужчина смотрел на жениха и невесту. Земная простота этого древнего ритуала тронула его до глубины души.

Джон Фо развязал руки молодоженов, и они произнесли свои клятвы. А потом весь табор направился назад, в лагерь. Они шли и пели, и их голоса еще долго были слышны вдали.

– Вот и все, – тихо произнесла Тамсин.

– Я желаю им счастья от всего сердца, – сказал Уильям, ожидая, что она будет делать дальше.

Тамсин открыла рот, будто собиралась заговорить, но отвернулась. Ее губы и подбородок дрожали.

– Я должна тебе кое-что сказать, – с трудом выговорила она, наконец справившись с собой.

Уильям нахмурился. Он чувствовал: то, что она сейчас скажет, ляжет на ее плечи тяжким бременем. Он ждал.

– Я говорила с бабушкой и дедушкой довольно долго перед тем, как мы уехали из лагеря, – начала Тамсин. – Ты наверняка слышал кое-что из нашего разговора, иногда мы повышали голоса.

– Я заметил, что вы спорите, – ответил Уильям, – но я не понимаю ваш язык.

– Мой дед хочет, чтобы я вышла замуж за человека, которого он выбрал для меня, – сказала со вздохом девушка. – Он хочет, чтобы я встала в центр круга и в центр этого каменного сердца с цыганом из соседнего табора, который хотел жениться на мне. Я отказалась. Мой дед был очень сердит на меня.

– Мне показалось, что он был весьма доволен, когда мы уезжали, – отозвался Уильям. Он вдруг почувствовал, как предательское чувство ревности закрадывается в его душу, и удивился самому себе. Ему не понравилась мысль, что она может выйти за кого-то замуж. И хотя сам он не думал жениться на ней, мысль о другом мужчине возмутила его до глубины души. – Спор, по-видимому, был разрешен? – спросил он, стараясь говорить спокойно.