Кирши притянул Василису к себе. Спина и бёдра плотно прильнули к его разгорячённому телу, дыхание щекотало затылок, рука скользнула к поясу штанов.

– Позволишь? – прошептал Кирши, и Василиса чуть не застонала от одного звука его голоса, низкого, хриплого, надтреснутого.

– Этому тебя тоже подруга научила? – полушутливо спросила она, чувствуя укол внезапной ревности.

– Нет, – серьёзно ответил Кирши и замер в ожидании.

– Тогда ладно, – ляпнула Василиса, тут же смущаясь от того, как глупо, наверно, это прозвучало.

Но смущение вмиг растворилось, поглощённое протяжным стоном. Обжигающе-горячие пальцы Кирши ласкали её, медленно, нежно, постепенно подстраиваясь под ритм тяжёлого дыхания. Голова шла кругом, мысли путались, а Василиса всё ждала, когда же к ней придёт страх. Но страх всё не приходил.

Мышцы сковало напряжение, Василиса вздрогнула, выгнулась, коротко выдохнула и опала, чувствуя, как по телу медленно растекается долгожданная волна расслабления.

Кирши убрал руку и поцеловал Василису в затылок.

– Отдыхай, – шепнул он, и Василиса почти сразу заснула.

Как и условились, спустя несколько часов отдыха Кирши разбудил Василису, а сам тут же уснул – похоже, всё это время он держался из последних сил. Чтобы отогнать остатки сна, который всё ещё настойчиво тянул веки вниз, Василиса подползла ближе к костру и села, сложив ноги бабочкой. Лежать на тонкой подстилке было неудобно – шея и плечи затекли, но это мало беспокоило чародейку. С бодрствованием пришли воспоминания о руках Кирши, которые Василиса даже сперва готова был принять за сон. В груди вспыхнуло пламя, щёки сделались горячими, и Василиса покосилась на Кирши. Тот мирно спал, повернувшись к ней спиной.

«Наверное, позже нам стоит это обсудить?» – Василиса приложила прохладные руки к щекам, чтобы остудить. Что ж, по крайней мере, в этом всплеске смущения была одна радость – сон как рукой сняло.

Поленья тихонько потрескивали в очаге, Кирши размеренно дышал. В пещере было спокойно и тихо. Василиса встала и потянулась, разминая косточки, прошлась по пещере, наклонилась, присела, снова наклонилась, случайно пнула оказавшийся под ногами клубок, и он бодро покатился к выходу из пещеры.

«Вот чубась, как он тут оказался?» – Василиса пошла следом – не хватало ещё потерять единственную вещицу, которая, возможно, вернёт их домой.

Она поймала клубок у самой тропы. Но как только чародейка вслед за ним переступила порог пещеры, по спине пробежал липкий холод. Она поняла, что произошло, ещё до того, как оглянулась, но было уже поздно.

Пещера исчезла, гора исчезла – Василиса стояла посреди белоснежного тумана с клубком в руках.

– Морена… – процедила она, не сомневаясь, что всё это проделки богини.

Василиса огляделась. Кое-что осталось по-прежнему – вдали переливалось золотом чудесное древо. Либо Морена не могла его спрятать от глаз, либо оно тоже было частью её игры. Вариантов было немного, и Василиса, ругаясь себе под нос, двинулась по направлению к его свету. Не успела она пройти и десятка шагов, как туман расступился, открывая взору кривенькую избушку под поросшей травой крышей. Василиса оторопела. Горло сдавило, а в носу защипало.

Это был её дом в Лютоборах. Целый и невредимый, потемневший от времени и непогод и все так же грозящий завалиться набок. У крыльца на завалинке сидел Беремир и жевал былинку.

Завидев Василису, наставник усмехнулся, покачав головой, и поправил очки-половинки в костяной оправе.

– Так вот, стало быть, зачем меня разбудили.

21

Ворон в петле

Кирши разбудил тонкий, почти забытый аромат брусничного пирога. Он открыл глаза и обнаружил себя в мягкой постели, в маленькой комнатке, которую отец пристроил к дому, когда Кирши перестал помещаться в колыбели. Первое время он боялся спать один и почти каждую ночь бегал в постель родителей, чем веселил мать и раздражал отца. Всё здесь было как прежде: маленький столик, за которым мать терпеливо учила сына грамоте, старенький комод с вещами и сколоченная отцом кровать. Кровать, для которой теперь Кирши был великоват – стопы висели в воздухе.

Кирши вскочил с постели, ошарашенно глядя по сторонам, рука потянулась к катане, но оружия у пояса не было.

– Уже проснулся? – В комнату заглянула мама и остановилась у двери, вытирая руки о фартук. – Если бы предупредил, что навестишь нас, отец к твоему приезду сделал бы новую кровать. Совсем, наверное, ноги затекли так спать?

Что это? Морок? Иллюзия? Она совсем не постарела, всё та же, какой Кирши её помнил или думал, что помнит. С годами образ истончился и померк, остались в памяти только большие синие глаза, да и то потому, что он каждый день видел такие же в зеркале.

– Чего застыл, будто призрака увидел? – улыбнулась мать. – Пойдём, я уже на стол накрыла.

– А ты не помнишь, что умерла? – Кирши обшаривал комнату взглядом в поисках чего-то, что могло бы сойти за оружие.

Мать застыла, глядя на Кирши широко распахнутыми глазами, с щёк схлынул румянец, а потом она нахмурилась:

– Что за глупости ты болтаешь? Приехал в кои-то веки домой, так веди себя как подобает сыну. Или ты там, в этих путешествиях, совсем манеры забыл? Говорила я, не надо тебя пускать, работал бы себе плотником, помогал отцу.

Кирши отвечать не торопился, обдумывая ситуацию. Либо это морок и он одурманен, либо перед ним ночница или кто-то вроде, либо – и от этого болезненно замирало сердце – перед ним правда его мать. Как ни крути, Кирши сейчас в Полях Нави. И если он сейчас здесь, то где же Василиса?

– Так и будешь стоять столбом? – рассмеялась мать и, ухватив Кирши за рукав, потянула за собой.

– Я не…

Ему стоило больших усилий не повалиться на пол на подогнувшихся ногах. Ничего, совсем ничего не изменилось. Просторная гостиная с камином и потрёпанными креслами, обеденный стол, уже заставленный едой. На каминной полке – книги и деревянные фигурки животных. Отец вырезал их из остатков древесины, а мать красила в разные, самые дурацкие цвета. Так на полке появились зелёный медведь в цветочек, красный волк в крапинку и жёлтый филин в полоску. Кирши опустил взгляд в пол и наткнулся на старенький шерстяной ковёр – им страшно гордился отец, получивший ковёр в подарок от купца, которому когда-то помог. В последний раз, когда Кирши видел этот ковёр, он был насквозь пропитан кровью матери.

Кирши вырвал рукав из материнской ладони и шарахнулся в сторону. К лешему эти игры! Надо убираться.

– Она ничего не помнит. – Голос отца судорогой прошёлся по телу и заставил Кирши медленно повернуть голову. Он стоял на пороге спальни, не постаревший ни на день. – И не помнит, что умерла.

При слове «умерла» мама вздрогнула, обвела всех неодобрительным взглядом, но потом вдруг её лицо снова расплылось в добродушной улыбке, и она направилась к