От его слов Елизавета потеряла голову. Такое случалось с ней редко, но случилось и сейчас. И она допустила величайшую неосторожность на свете.

– Вы ошибаетесь, сэр, – резко сказала она. – Роберт Дадли, можно сказать, свободен. Леди Эми либо уже мертва, либо на грани смерти.

Разумеется, она имела в виду всего лишь слова Роберта о болезни Эми. Но когда спустя несколько дней весть о внезапной и очень загадочной гибели леди Дадли стала передаваться из уст в уста, когда Роберт Дадли с видом неподдельного горя потребовал поручить судебному следователю провести самое строгое дознание и «действовать, невзирая на чины и звания», де Квадра на придворном приеме как бы ненароком бросил, что пророческий дар ее величества достоин восхищения. И столько яду было в его словах, что Елизавета опешила и встревожилась. Ей с трудом удалось скрыть волнение. Получилось, что она предрекла гибель Эми всего за сутки до того, как она погибла… Правда, королева имела в виду смерть от тяжелой болезни, однако кто поверит ей? Кто поверит, что к происшествию не приложил руку Роберт Дадли и королева, которая мечтала выйти за него, не была с ним заодно?

Да, она испугалась. Но шли дни, и страхи понемногу развеивались. Суд в Камноре вынес вердикт: «Найдена мертвой», что избавляло Дадли (который, как известно, был в Виндзоре, когда погибла его супруга) от всякой ответственности. Снова начались разговоры о том, что по истечении срока траура Елизавета назовет Роберта своим супругом.

Однако многим решение суда показалось неубедительным. Со всех сторон звучали мрачные намеки на действительную причину гибели Эми Дадли, а за границей это обсуждалось вполне открыто. Мария Стюарт язвительно высказывалась: «Королева Англии хочет выйти замуж за своего конюшего, убившего жену, чтобы освободить для нее место».

В конце концов трезвомыслящий Уильям Сесил, государственный секретарь, намекнул королеве, что в стране тлеет огонек смуты. Открыто-де говорят о сговоре королевы и Дадли… Правда, Сесил не уточнил, что он и сам в некоторой степени приложил руку к возникновению этих разговоров. У Дадли было некое увлечение, о котором слышали немногие: он занимался химией, знал прописи многих ядов и один из них называл «итальянским утешителем» (очевидно, в состав «утешителя» входил мышьяк, который обычно присутствовал в итальянских ядах). А что, если леди Эми получила некий настой, пусть и слабый? Он обессилил ее, голова закружилась, вот она и упала с лестницы… Сесил не сказал королеве, что он намекнул об увлечении Дадли испанскому послу в беседе с ним. Государственный секретарь был убежден, что Дадли в качестве короля принесет гибель Англии, и пригрозил оставить должность, если королева не выбросит из головы безумную мысль соединить свою судьбу с Робертом.

Конечно, для Елизаветы это был довод. Очень серьезный довод! Но не это заставило ее в конечном итоге задуматься – и отказаться от своей тайной мечты. Она поверила, что Роберт причастен к убийству Эми. Убийство было совершено ради Елизаветы… вернее, ради власти. И она с ужасом подумала: а вдруг Роберт когда-нибудь захочет избавиться и от нее, чтобы унаследовать трон? Одну жену убил – может убить и вторую…

Спустя несколько часов после беседы с лордом Сесилом Елизавета сообщила ему, что не намерена выходить замуж за Дадли. Сэр Уильям вздохнул с таким облегчением, словно у него гора с плеч свалилась. А Елизавета… Сохранив на лице привычное надменное выражение, могла ли она знать, что в эту минуту приговорила себя к безбрачию навсегда?

А к слову о ее безбрачии. Каких только причин не выдвигали историки тому, что она решила навсегда остаться «virgin queen», королевой-девственницей!

Наиболее распространенная версия – маниакальная страсть Елизаветы к власти, к престолу, нежелание делить их с супругом, стремление сохранить полную политическую самостоятельность. Ведь во всех многочисленных брачных проектах, которые затевались Елизаветой и ее приближенными, обязательным условием договора был отказ мужа от правления. То есть изначально искали не соправителя, а исключительно отца будущего ребенка: Англии был нужен наследник, а не король. Но, между прочим, это непременное условие – отказ мужа от правления – возникло лишь после того, как Елизавета окончательно отказалась выходить за Дадли…

Многие уверены: супруг-«производитель» тоже не был нужен – Елизавета не выходила замуж, потому что опасалась своего бесплодия (ее сестра Мария была бесплодна), и, следовательно, замужество не решило бы проблему наследника. Но испанские послы, чей король невероятно интересовался положением дел в Англии, неоднократно выясняли, подкупая самых разных лиц – медиков, прачек etc., что королева способна к деторождению хотя бы потому, что не страдала нарушением менструального цикла. Историки позднейших времен, уже на рубеже 1920-1930-х годов, когда в Европе происходило повальное увлечение фрейдизмом, утверждали, что Елизавета в самом деле, буквально, была королевой-девственницей, так как некие физиологические особенности ее организма не позволяли ей вступать в близкие отношения с мужчиной. Что это за «физиологические особенности» – неизвестно, но, наверное, именно их подразумевала Мария Стюарт в своем знаменитом «обличительном» письме к Елизавете, где называет ее «не такой, как все женщины», неспособной к браку, потому что «этого никогда не может быть».

Все могло быть, конечно… Но, скорей всего, ее нежелание выйти замуж сначала основывалось на страхе перед Робертом, а потом превратилось в продуманный политический ход. Елизавета любила повторять, что она «замужем за Англией»; и все ее «брачные игры» превратились чуть ли не в основное оружие королевы, чтобы будоражить Европу. Да-да, ни больше ни меньше. Ведь замужество Елизаветы (если бы оно состоялось) способно было нарушить политическое равновесие в Европе и создать совершенно иной расклад сил. Королева этим пользовалась. Не собираясь никому говорить «да», она тем не менее чуть ли не постоянно находилась в состоянии «невесты» то одного, то другого претендента. Возьмем для примера сватовство французского герцога Алансонского, которое длилось аж десять лет (с 1572 по 1582 год). В зависимости от политической ситуации во Франции и Испании Елизавета то приближала, то отдаляла герцога Франсуа, заставляя Екатерину Медичи (регентшу во Франции) и Филиппа II (короля испанского) изрядно поволноваться, ибо брак английской королевы и французского принца изрядно подорвал бы возможность мирного сосуществования между Валуа и Габсбургами.

Однако вероятно, что главное крылось вовсе не в политике, а в непременном желании Елизаветы очаровывать как можно больше мужчин: своих советников и придворных. Что дозволено девице, не дозволено замужней даме! Мужчины, влюбленные в нее, делались покорнее и превращались в более надежных помощников. Впрочем, на сей счет Елизавета особо не обольщалась: любя лесть, она тем не менее знала всему истинную цену; одной «влюбленности» здесь было недостаточно, и в сердцах придворных так же, как у и иностранных принцев, жила надежда на брак или тайную связь с повелительницей. Всячески распаляя желания в умах и сердцах мужчин, Елизавета после разочарования в Дадли ни разу не думала о браке серьезно: «Скорее одинокая нищенка, чем замужняя королева!»