Кому приблатненный поверит – мне или ей, угадайте!

Короче, вышел тот самый охранник, взял меня за грудки и с лестницы спустил. Морда у него была каменная, будто в первый раз меня увидел, гад.

А приблатненный, прежде чем вышвырнуть меня за порог, вытряс из карманов все деньги, – даже те, которые не он мне давал. Инструменты забрал. И еще заржал: мол, в качестве платы за просмотр.

В общем, наваляли они мне от души, и пошел я пешком сквозь лес на шум моторов. Спасибо, что не убили.

Спрашивается: и нужна была мне эта красавица с ее грудью?… Тьфу!

Едва я выбрался к автостраде, сверху загрохотало и полил дождь. Нет, ребята, это даже не дождь был, а какая-то срань господня. Сразу стало темно, и ничего не видать на расстоянии вытянутой руки – одна лишь стена из воды. Я вымок до нитки и уже мало что соображал, когда наконец подошел к первым окраинным домам.

Мимо бежали старушки под зонтами, дряхлые, но прыткие, и одна из них, шлепнув по луже, окатила меня целым фонтаном грязных брызг. Как будто трактор проехал.

– Эй! – заорал я ей в спину. – Ты чего, бабушка, очумела?!

Но в этот же момент услыхал жуткий визг тормозов, прям как будто пилой по открытым нервам, и тупой удар и лишь потом сообразил: мамочки родные, так ведь это я лечу кверху тормашками по сложносочиненной траектории!

Трах! Бах! Я лязгнул зубами и шмякнулся всем телом на асфальт. Искры из глаз, похоронный марш, и – кранты тебе, Максимка. Дальше, ребята, ничего не помню.

…Очнулся я от тихого скулежа.

– Ирод! – ныл какой-то препротивный бабский голос, – ирод проклятый!… Креста на тебе нет! Сгубил дитя… ей-богу, сгубил!…

Я приоткрыл правый глаз и увидел прямо перед собой перевернутую телку с вот такущей голой задницей, которая качалась, подмигивала и улыбалась крашеной улыбкой, улыбалась и подмигивала.

Телка была вырезана из картона и подвешена к зеркалу заднего обзора.

Потом я увидел справа потертую кожаную обивку автомобильного сиденья и руль.

– Очнулся! – взвизгнул бабский голос. – Родненький, очнулся! – Чьи-то руки подхватили меня под голову.

Короче, я лежал на заднем сиденье машины, а рядом с открытой дверью, заглядывая в салон, стояли несколько бабок под зонтиками, с жадностью меня разглядывали, будто я какая-нибудь заморская штучка, и крепкий такой дядька с короткой рыжей стрижкой. Дядькина, видать, была машина.

– Жив? – спросил дядька, щупая меня, как будто я девчонка или он педик. – Руки-ноги целы?

– Вам-то что? – огрызнулся я, подымаясь. – Целы.

Дядька обернулся к бабкам и вдруг как гаркнет на них, аж уши заложило:

– Чего столпились, дайте парню свежим воздухом подышать!

Бабки так и брызнули во все стороны, и рожи у них были перепуганные, ну прям ухохочешься.

– Цирк вам тут, что ли? – продолжал дядька. – Сами видите, все в порядке.

– Как же, в порядке, – огрызнулась какая-то бабка, – чуть ребенка насмерть не убил, а теперь говорит: все в порядке. Вот счас в милицию позвоню, живо тебя там приструнят.

Дядька не стал возражать, только усмехнулся как-то нехорошо, и я понял, что чем-чем, а милицией его фиг-два запугаешь. Ядреный дядька.

– Тебя как звать? – спросил он.

– А че? – Я по опыту знаю, что с ними, с пидорами, надо держать ухо востро.

– Что ж ты через дорогу переходишь, по сторонам не смотришь?

– Ну и не смотрю. Хочу – смотрю, хочу – нет. Вам-то че?

Он как будто даже не обиделся.

Пидоры, они все такие, необидчивые.

– Живешь-то где?

– Где-где – в манде!

– Крутой ты парень, как я погляжу, – засмеялся он.

– Кому крутой, а кому Максим Николаевич, – сказал я и закусил язык: черт, насчет имени проговорился!

– Максим, значит, – кивнул дядька. – Ясно. А я тоже Николаевич, только не Максим, а Эдуард. Будем знакомы. – Он протянул руку. Я посмотрел: колечко на среднем пальце – и, нечего делать, пожал.

Меня кореша с детства учили: руку надо пожимать, если только, конечно, не совсем с гнидой дело имеешь.

– Ладно, – говорю, – я пошел.

– Давай подвезу, – предложил он. – Куда тебе тащиться под таким дождем!… Раз уж я перед тобой виноват… в некотором роде, – прибавил он с таким видом, как будто не он меня, а я его сбил ни с того ни с сего посреди дороги, – раз уж я виноват, значит, должен хоть чем-то тебе отплатить.

– Ну подвезите, так уж и быть, – согласился я.

Он кивнул и сел за руль – мокрый, будто только что из воды вытащили. Пока он возился, вытирая себе голову полотенцем и отфыркиваясь, я соображал, куда, собственно, мне теперь ехать. А ехать, ребята, было мне некуда.

Гад приблатненный, жену которого я подглядел с охранником, вытряс из меня последние деньги. То есть до копейки. Макаровна меня с пустыми карманами как пить дать прогонит, еще и подзатыльников надает. Макаровна – это один алкаш, у которого я жил последнее время и отстегивал за это кругленькую сумму от своих заработков. Я уж не знаю, почему он получил такую кликуху. Кто-то говорил, что была у него жена Макаровна, которая варила самогон для забулдыг со всей округи, померла она, а его в память о жене стали называть ее именем. Ну это, может, байки, как-то мне трудно себе представить, чтобы Макаровна был когда-то женатым человеком, потому что теперь он ничего, кроме шкалика, не знал и не видел, и в глазах его всегда один вопрос стоял: где бы, пацаны, опохмелиться за дармачка?

Когда я сбежал от матери, которая со своим хахалем мне жить не давала, била каждый день и денег требовала, Макаровна приютил меня. А мне какая разница, кому на выпивку отстегивать – Макаровне или матери с ее козлом? Только Макаровна тянул из меня меньше, а мать, та под завязку обчищала – не то что на курево, на кусок хлеба не хватало.

Короче, дядька вытер насухо голову, завел мотор и ко мне обернулся, чтоб я сказал, куда ехать, а я глядел на него и глазами хлопал, как дурак. Потому что ехать, ребята, было мне совершенно некуда. И только я хотел ему об этом сказать, как дядька вдруг улыбнулся и предложил:

– Вот что, Максим Николаевич, а не махнуть ли ко мне?

Так и есть: пидор!

– Знаешь, дядя, – сказал я, открывая дверь машины, – езжай себе подобру-поздорову, пока я тебе яйца не оторвал!

А он, не гляди, что немолодой, ловко так развернулся и дверь захлопнул. Я аж подпрыгнул от неожиданности.

– Вижу, ты парень бывалый, – усмехнулся он, – да только неправильно меня понял. Я не по этой части.

– А по какой?

Он не ответил. Поглядел на меня внимательно и сказал:

– А ты чем же, Максим Николаевич, на жизнь зарабатываешь?