— жертве напрямую предлагается отказаться от попыток защитить себя, женщинам рекомендуется «расслабиться и получать удовольствие» во время изнасилования;

— в культуре изнасилования люди, которые обязаны защищать, насилуют: родители, учителя, врачи, священники, полицейские, солдаты, преподаватели самообороны, — и это вынуждает молчать жертву, так как заявлять на близкого человека трудно, на уважаемого человека — никто не поверит.

Такие перевертыши‑оборачивания в патриархате сплошь и рядом. Все потому, что в обществе действуют «двойные стандарты»: что доверяют мужчине, то не доверят женщине. Если женщина говорит, что ее изнасиловали, значит, сама нарвалась. Если мужчина изнасиловал, то он сделал это по просьбе женщины. Если женщина сорока лет вступает в связь с девятнадцатилетним, то — она его соблазнила и развратила. Если ситуацию перевернуть, то «девке» повезло — взор «почтенного человека» на себя обратила. Если женщина успешный политик, то она все равно баба со «стальными яйцами» (такое — чудо социальной природы), если мужчина успешный политик, то он просто крут. Ну и так далее.

Если мужчина изнасиловал женщину, то он — мужик! Если женщина, обороняясь от насильника, применила оружие и нанесла при самообороне смертельный удар, она — убийца, не заслуживающая снисхождения. Женщина виновата по определению — она другая. А значит, она мыслит по‑другому, чувствует по‑другому, действует по‑другому и воспринимать ее надо по‑другому. «Что положено мужчине, то не положено женщине». Перед законом вроде бы все равны, но прекрасно известно, что в практике правоприменения аргументы одних оказываются весомее доказательств других. Женщины — всегда Другие.

В настоящее время по Российскому УК потерпевшей от изнасилования может считаться только женщина, то есть та, которой «по ее природе» положено молча «отдаваться». Наказания за изнасилования, особенно групповые, или с отягчающими обстоятельствами, немалые: от трех лет и выше. Но при этом потерпевшая сама должна подать заявление, так как изнасилование относится к категории дел частно‑публичного обвинения. Таким образом, считается, что большой угрозы для общества они не представляют: если потерпевшая не найдет в себе сил подать заявление, то преступление таковым считаться не будет. О нем могут узнать близкие люди. Но подать заявление от себя они не могут, и никакие свидетели не могут возбудить уголовное дело, если женщина по каким‑либо причинам отказывается писать заявление. А причины для такого отказа, безусловно, есть. Они обнаруживаются сразу, как только женщина заходит в полицейский участок: полицейские стремятся убедить женщину не писать заявление, принимать написанное заявление не хотят, отправляют на унизительную процедуру медицинского освидетельствования и т. п.

В культуре изнасилования распространено убеждение, будто жертве изнасилования, которая о нем заявляет, сразу верят и оказывают необходимую поддержку. Не признается тот факт, что заявление об изнасиловании требует огромных душевных усилий, что это трудный процесс, который может вызывать неловкость, стыд, боль, раздражение и часто не приносит удовлетворительного результата. Мотивация для подачи заявления сомнительна: опыт ужасен, а вероятность добиться справедливости ничтожно мала.

Вот что говорит Мария Мохова, директор независимого благотворительного центра «Сестры», поддерживающего женщин, переживших сексуальное насилие: «Самая главная проблема, с которой сталкивается жертва: чтобы у нее приняли заявление и возбудили уголовное дело. Огромное количество женщин, осмеянные, униженные, оскорбленные нашими полицейскими, забирают из полиции заявления и прекращают борьбу. Представьте: женщина дала все объяснения, и следователь начинает задавать ей вопросы, которые свидетельствуют о том, что он ей не верит. Ей говорят: «А может, вы сами хотели?», «А что же вы его сами позвали?», «А что же вы с ним кофе пили?», «А на что вы рассчитывали, когда пригласили его/пошли с ним туда‑то и туда‑то?» Женщина теряет веру в себя. В этот момент ей иногда проще уйти, потому что это очень тяжело. Никто в полиции не помогает пострадавшим, никто не думает о том, как женщина себя чувствует. Мы в центре всегда рассказываем женщинам, что их ждет, если они идут защищать свои права. Это долгая и тяжелая процедура. Надо набраться мужества и терпения. От момента, когда она напишет заявление, до момента, когда насильнику вынесут наказание, в среднем проходит год. И весь этот год женщина будет возвращаться к воспоминаниям о насилии. Мы никогда не настаиваем на том, чтобы женщина шла в полицию, если она этого не хочет. Наша задача — реабилитация и моральная поддержка».

Многие юристы убеждены, что «нередко потерпевшие от изнасилования сами создают ситуацию, провоцирующую виновного на совершение действий сексуального характера». И так считают юристы(!), призванные защищать личность от каких‑либо посягательств на ее свободу и неприкосновенность. Что уж говорить о гражданах постсоветского общества, до сих пор руководствующихся общественной моралью, когда общественные интересы превалируют над личными?!

Личность, ее права и свободы приносятся в жертву мифическому «общественному благу» — это главный принцип любой диктатуры. Но даже если общество защищает интересы личности, то наделяется личностью только мужчина. Женщина — не личность, не субъект действия, а объект сексуального желания, предмет приложения сил. Сексуальная объективация возможна только в отношении женщин, это их сводят к некоему образу, наделенному рядом свойств, которые отвечали бы потребностям и интересам сексуально озабоченных мужчин. Это к женщинам относятся как к средству для достижения собственного удовлетворения, никогда как к цели. Это женщин можно подчинять, использовать и отказываться от их услуг после употребления. Это в отношении женщин мужчина всегда занимает позицию сверху, даже когда он лежит снизу (попробуйте только отказать ему в его желании!).

Женщина как сексуальный объект может и должна быть используема. А значит, изнасилование в условиях патриархата никакой патриархатный мужчина признавать не хочет — не будет же он добровольно отказываться от того, что ему положено по его социальному положению, во‑первых, и по законам природы, во вторых. По законам природы фаллос влагается во влагалище, а по законам социума женщина — не личность, она Другая, она объект‑созданный‑для.

Культура насилия в основе своей имеет иерархический порядок социума: у того, кто сверху, силы всегда больше и он приучен действовать принуждением, с применением насилия в отношении нижестоящих. Действовать без насилия из положения «сверху» невозможно. Субъектно‑субъектные отношения предполагают позицию «глаза‑в‑глаза», то есть на уровне горизонтали. Но добровольный отказ от силы, от вертикали, от привилегий патриархатом не предусмотрен. А выйти из патриархата — это выйти из себя, потому что все мы усваиваем в процессе социализации патриархатные установки. Это не оправдывает насильников, просто объясняет механизмы действия закона, пра́ва и других социальных институтов в патриархатном обществе.

Таким образом, культура изнасилования входит в культуру насилия как ее составная часть. К культуре изнасилования относятся все насильственные действия сексуального характера в отношении женщин и девочек. Она включает в себя все образы, понятия, описания, убеждения, стереотипы, установки, дискурсивные практики, относящиеся к насильственным действиям сексуального характера, но только в отношении женщин.