Раздался очередной звонок, и она направилась в коридор, принимать новых гостей. Они расцеловались с Настей, Альберто церемонно приложился к Лениной руке, и в это время заплакала Сонечка. И вновь прибывшие и расположившиеся в кабинете гости одновременно попытались проникнуть в детскую, но были остановлены Андреевской на дальних подступах. Она обещала после кормления вынести Сонечку к гостям.

Когда Лена появилась в гостиной через пятнадцать минут, пока одна, без дочери, нужно же было проверить, не закурил ли кто-нибудь, там шел жаркий спор. Депутат Леха стоял у книжного шкафа, куда переехала та часть библиотеки Игоря, которая не поместилась в кабинете, и, тыча пальцами в корешки, кричал:

– Ты вот читать умеешь? Тут написано «Русская историческая библиография». А вот тут – «Русский биографический словарь». А это – «Русская энциклопедия». Понимаешь, мы с тобой в России, и нас должно интересовать – русское. А иначе грош нам цена.

– Да вы понимаете сами, что говорите? – наскакивала на него Настя, размахивая длинными руками. – Русская культура, как и любая другая, наполовину создана иностранцами. Даль был из датчан, Пушкин – эфиопом, Лермонтов – шотландцем, Фонвизин – немцем. Самый полный этимологический словарь русского языка составлен немцем Фасмером, а шедевр российской полиграфии «Византийские эмали» напечатан во Франкфурте-на-Майне. Точно так же Набоков, Шагал и Кандинский, будучи крупнейшими представителями американской, французской и немецкой культуры соответственно, не перестают быть русскими.

Она заметила Лену, подошла к ней и спросила совершенно спокойно:

– Кормить будут? А то мы с Альберто сегодня целый день визиты наносим и кофе пьем, а натура требует чего-нибудь посущественней.

Бедный итальянец сидел в стороне, переводя глаза с одного на другого и явно не понимая, что происходит. Брайловский стоял у красивой ампирной горки и разглядывал фигурки Императорского фарфорового завода, которые Лена недавно начала собирать и за год насобирала целых две.

– Где Сонечка? – обратился он к Андреевской. – Мы не затем сюда пришли, чтобы выслушивать всю эту галиматью, а чтобы ребенка посюськать.

– Ребенок, это хорошо, – мрачно сказал Пивоваров, – но вы мне ответьте, интеллигенция любимая, почему все время надо унижать Россию? Почему в ваших устах русские – обязательно дебилы, а немцы – умные? Что это за мода унижать свою страну, свой народ? У вас тут курят?

– Курить – на лестницу, – строго сказала Лена.

«Где же Дорин? – мелькнуло у нее в голове. – Давно пора ему отзвонить и доложиться».

Дверь открылась, и на пороге появилась Вера Васильевна с Сонечкой на руках. Девочка глядела на всех чуть выпученными глазенками, и трудно было понять, чью сторону в споре она поддерживает. Все, кроме Пивоварова, повскакали с мест и начали кружиться вокруг ребенка, строя ей «козу», щекотя пальцами животик и издавая тот набор бессмысленных звуков, с помощью которых любой взрослый пытается поиграть с чужим маленьким ребенком. Больше всех старались Настя и Брайловский. Альберто, закончив шевелить пальцами возле Сонечкиного живота, отступил на шаг и теперь с нескрываемым интересом следил за своей amicой.

– Я, наша партия, считаем, – вдруг затянул из своего угла депутат, – что все русское должно принадлежать русским. Вот ты, – он обратился к Гришке, – ты, хоть и еврей, ты – правильный, настоящий русский еврей. Я знаю, что ты разыскиваешь за границей и ввозишь сюда шедевры русского искусства, которые по тем или иным причинам там оказались. Я знаю, что этим занимаешься не только ты, многие, но у тебя это получается особенно успешно. За что тебе большая благодарность от всех истинно русских людей.

Он протянул Гришке руку, и тот, явно не понимая, похвалили его сейчас или предупредили о последствиях, пожал ее.

– И вот еще что, – добавил Пивоваров, – по моей информации скоро на рынке должны появиться часы. Очень любопытные и редкие часы. Они, правда, не русские, а швейцарские, но имеют непосредственное отношение к одному очень известному русскому человеку. Так вот, – депутат выразительно взглянул на Лену, – меня они очень интересуют.

«Ах вот зачем ты пришел, – догадалась Андреевская. – Почему-то решил, что часы эти будут в моем поле зрения, и решил обозначить свой интерес. Дорин, Дорин, тебе пора возвращаться».

И словно в ответ ее мыслям зазвенел телефонный звонок.

5 апреля, среда

Гости были быстренько выдворены за дверь, потому что Дорин возвращался совершенно неожиданно на день раньше, и, главное, как он сказал, с новостями. Пришлось намекнуть, и все намек поняли, кроме Пивоварова, который и в прихожей все продолжал глупый спор, причем неизвестно с кем, потому что ему никто давно не возражал.

Андрей прибыл с кругами под глазами, таким он, наверное, возвращался из своих рейсов, когда работал бортпроводником. Хотя сегодня Дорин как раз и выполнил норму, которая называлась на их профессиональном языке «разворот», то есть полет в какой-то город и сразу, без ночевки и отдыха, обратно.

Он ужинал и рассказывал Лене все то, что было изложено в предыдущих главах. Упомянул он и про брата Готфрида Циммерманна, банкира, у которого в одном из частных сейфов лежало то, что должно было быть получено за шахматы. Банкир в том же завещании Плантуро назначался душеприказчиком покойного, так что, как выяснилось, со смертью Готфрида ничего в ситуации с обменом не изменилось.

– Ты виделся с ним? – спросила Лена, ставя на стол большую кружку чая для мужа и стакан сока для себя.

– Нет, – покачал головой Дорин, – во-первых, его не было в Мюнхене, он где-то во Франции, во-вторых, шахматы же здесь, зачем идти разговаривать впустую? Я хочу завтра съездить в этот ювелирный салон к Эльвире, взять у нее чек на покупку, чтобы не было неприятностей на таможне, а потом улететь обратно в Мюнхен, чтобы с утра в пятницу встретиться с Циммерманном, он как раз завтра вечером возвращается, и закончить это дело.

– Почему ты не хочешь заняться этим в понедельник и не выматывать себя до последней степени? – спросила Лена, положив свою ладонь на руку Дорина. – Разве что-то горит?

– Какое число будет понедельник? – спросил он, улыбаясь.

– Не знаю.

– А я знаю – десятое…

– Ну и что? – не поняла Андреевская.

– А вторник, соответственно, одиннадцатое. – Он, все так же улыбаясь, смотрел на жену.

– Не понимаю.

– У меня в кабинете стоит компьютер, а в нем файл, а в файле сказано – «Срок исполнения одиннадцатое апреля подпись андреевская».

– Да ну тебя. – Она тоже улыбнулась. – Кстати, все равно успеваешь.

– А представь себе, что я приехал и нужно еще что-нибудь, справка какая-нибудь или свидетельство о рождении, а у меня с собой нет.

– Как хочешь, ты же – в командировке. – Она откинулась на стуле. – Кстати о компьютере. Посмотри, какую я замечательную статью сегодня нашла. Автор тот же – В. Леонидович, – она произнесла это слово с ударением на «и», – умнейший мужик, между прочим. Показать тебе?