Затем тело его с обескураживающей неожиданностью стало отвечать на близость Эйврил, и ему стало все труднее справляться с мыслями и стремлениями, которые он считал непристойными. Он почувствовал, что Эйврил забавляет его смятение и сопротивление растущему желанию. Наконец у дверей его спальни, куда она проводила его далеко за полночь, Хейворду стоило невероятного усилия воли – в особенности когда она проявила желание задержаться – не пригласить её зайти.

Прежде чем направиться в свою комнату, Эйврил тряхнула рыжими волосами и, улыбаясь, сказала:

– Возле кровати находится переговорное устройство. Если вы что-либо захотите, нажмите седьмую кнопку, и я приду.

На этот раз не возникало сомнения, что обозначает «что-либо». А семерка, видимо, была номером для вызова Эйврил, где бы она ни находилась.

– Спасибо, нет, – сказал он почему-то охрипшим голосом, с трудом ворочая языком. – Спокойной ночи.

Но и тогда его внутренний конфликт не разрешился. Раздеваясь, он думал об Эйврил и, к своему огорчению, обнаружил, что тело его не согласно с решительным приказом воли. Такого с ним давно не бывало.

И тогда он упал на колени и стал молиться Богу, прося защитить его от греха и избавить от искушения. И спустя некоторое время молитва его, казалось, была услышана. Тело устало, обмякло. Чуть позже он заснул.

А сейчас, пока они ехали по шестой дорожке, Большой Джордж предложил:

– Послушай, приятель, сегодня ночью, если хочешь, я пришлю к тебе Лунный Свет. Поверить трудно, какие фокусы знает этот маленький цветок лотоса.

Лицо Хейворда вспыхнуло. Он решил быть твердым.

– Джордж, мне приятно быть с вами, и я буду рад нашей дружбе. Но должен вам сказать, что о некоторых вещах у нас с вами разное представление.

– Это в каких областях?

– Мне кажется, в области морали.

Большой Джордж задумался, лицо его стало маской. И вдруг он расхохотался:

– Морали – а что это такое? – Он остановил карт, поскольку достопочтенный Харольд приготовился к удару слева от них. – Хорошо, Роско, поступай как знаешь. Но если передумаешь, скажи.

Несмотря на твердость принятого решения, в следующие два часа воображение то и дело рисовало Хейворду хрупкую и соблазнительную японочку.

Пройдя все девять лунок, они присели на площадке освежиться, и Большой Джордж возобновил спор с Байроном Стоунбриджем, начатый на пятой лунке.

– В правительстве Соединенных Штатов, да и в других правительствах, – заявил Большой Джордж, – сидят люди, не понимающие или не способные понять основ экономики. Этим объясняется – и только этим, – почему у нас постоянная инфляция. Вот почему рушится мировая денежная система. Вот почему все, что связано с деньгами, может только ухудшаться.

– Я лишь отчасти согласен с вами, – сказал ему Стоунбридж. – То, как конгресс тратит деньги, наводит на мысль, что их запасы неисчерпаемы. У нас есть вроде бы нормальные люди в сенате и в Белом доме, которые считают, что на каждый поступивший в казну доллар можно спокойно потратить четыре или пять.

Большой Джордж нетерпеливо произнес:

– Это знает каждый деловой человек. Знает давным-давно. Вопрос не в том, рухнет ли американская экономика, а в том, когда это произойдет.

– Я не уверен, что это обязательно случится. Мы все ещё можем этого избежать.

– Можем, но не избежим. Слишком глубоко пустил корни социализм, который тратит деньги, каких у вас нет и никогда не будет. Так вот: наступает момент, когда у правительства иссякает кредит. Дураки считают, что этого не случится. Но это произойдет.

Вице-президент вздохнул:

– На публике я стал бы отрицать справедливость этого утверждения. Но в нашем узком кругу не могу.

– Каков будет следующий этап, – сказал Большой Джордж, – легко предсказать. Во многом это будет похоже на события в Чили. Многие считают, что Чили далеко и там все по-другому. Ничего подобного. Эта страна была маленькой моделью США – или Канады, или Британии.

– Я согласен с вашим высказыванием насчет этапов, – задумчиво произнес достопочтенный Харольд. – Сначала демократия устойчивая, признанная всем миром и действенная. Затем социализм, поначалу мягкий, но затем все ужесточающийся. Деньги тратятся без удержу, пока не остается ничего. После этого финансовый крах, анархия, диктатура.

– В какой бы глубокой дыре мы ни сидели, – сказал Байрон Стоунбридж, – я никогда не поверю, что мы до этого дойдем.

– А нам и не обязательно следовать этим путем, – ответил Большой Джордж. – Если кое-кто из нас, обладающий умом и властью, подумает о будущем и спланирует его. Когда наступит финансовый крах, в Соединенных Штатах есть две сильные руки, способные предотвратить анархию. Одна – это крупный капитал. Под этим я подразумеваю картель мультинациональных компаний вроде моей и крупные банки вроде вашего, Роско, и других, которые могут управлять финансами страны и наладить финансовую дисциплину. Мы останемся кредитоспособными, так как имеем дело со всем миром: мы поместим наши ресурсы там, где инфляция их не поглотит. Вторая сильная рука – это военные и полиция. В сотрудничестве с крупным капиталом они сумеют сохранить порядок.

Вице-президент сухо произнес:

– Иными словами, полицейское государство. Вы можете столкнуться с оппозицией.

Большой Джордж пожал плечами:

– Может быть, с небольшой. Люди смирятся с неизбежным. В особенности если так называемая демократия развалится, денежная система рухнет, и покупательная способность людей будет равняться нулю. Кроме того, американцы больше не верят в демократические институты. Вы, политики, их подорвали.

Роско Хейворд хранил молчание и слушал. Теперь он произнес:

– То, что вы предвидите, Джордж, это превращение нынешнего военно-промышленного комплекса в элитарное правительство.

– Вот именно! А военно-промышленный комплекс – мне так больше нравится – становится все сильнее, по мере того как слабеет американская экономика. У нас есть организация. Она ещё не оформлена, но формируется на глазах.

– Эйзенхауэр первым признал существование военно-промышленной структуры, – сказал Хейворд.

– И предупреждал об её опасности, – добавил Байрон Стоунбридж.

– Да, черт побери! – согласился Большой Джордж. – Что делает его ещё большим дураком! Кто-кто, а Айк должен был бы видеть такие возможности сосредоточения силы. А вы их видите?

Вице-президент сделал небольшой глоток плантаторского пунша:

– Это, конечно, между нами. Но да, я вижу.

– Вот что я скажу, – убежденно произнес Большой Джордж, – именно вы должны присоединиться к нам.

Достопочтенный Харольд спросил:

– Сколько, вы думаете, у нас есть времени, Джордж?