– Да. Только редко везет с партнерами. Людям тяжело пересматривать базовые картинки. Они привыкли к плоскому изображению и боятся, что голография опрокинет мир. – У него было выражение лица человека в казино, который знает, на какую цифру ставить.

– Ну, скажите уж ваш кусочек. Не мучайте, – улыбнулась Лина. Этот человек без возраста выглядел смесью отрешенного книжника с ехидным изобретателем.

– Чтоб вы потихоньку усваивали, скажу еще немного. 16 октября в доме Вяземской Дантес объяснялся с Натали целый час. Она отвергла его мольбы о близких отношениях. При этом сказала, что «любит, как никогда не любила». Он впал в истерику, поскольку не понимал, почему любимая и любящая женщина не может принадлежать ему. Они были как дети на пожаре, – грустно сказал Сергей Романыч. Лина опустила глаза на его сильно заношенные ботинки.

– Вы надо мной ставите культорологический эксперимент? – спросила она.

– У вас нормальная психологическая защита. Я сам много лет от этой истории защищался. Но вы хотели получить ответ? Получайте. Я вам его даю только потому, что у вас лицо хорошее. Вы, наверное, стихи пишете, – мягко усмехнулся Сергей Романыч.

– Бросила, – ответила Лина. – А вы никогда не писали об этом?

– Помилуйте, деточка. Меня бы обвинили в безнравственности. Я остался бы без куска хлеба. Статья в «Литературке» называлась бы «Не марайте нашего Пушкина вашими грязными руками», – предположил Сергей Романыч.

– Что касается нравственности, может, и вправду школьникам не стоит говорить полного объема информации? Вконец заблудятся, – вслух подумала Лина.

– Странно это слышать от человека вашего поколения. Чем полнее информация, тем она нравственней. Знаете, громче всего о нравственности кричат тоталитарные государства: нацисты, коммунисты, исламские фундаменталисты, чилийская хунта. Доктор Геббельс километрами говорил о нравственности! А Ленин вовсе устроил массовые расстрелы проституток. Я старый человек. Я всегда пугаюсь, когда громко говорят слово «нравственность», я знаю, вслед за ним будет охота на наиболее свободных. Извините, обещал поговорить еще вон с той пожилой барышней. – И он зашаркал ногами в сторону дамы с веером.

Лина вернулась в гостиничный номер, вышла на балкон. Странным образом хотелось отмахнуться от пушкинского треугольника. И портретных силуэтов, крутящихся в голове, не отпуская. Она представила, как Натали танцует с Дантесом, как в парке на скамейке позволяет содрать с себя кисейное убранство. Мысль о том, что вот это была бы парочка, показалась кощунственной. И Лина упрекнула себя в ханжестве учительницы младших классов. Ведь Пушкин-то с кем только не спал. И крестик его нашли в постели Натальиной сестры, и вообще…

Она спустилась в бар. Словно для иллюстрации беседы с Сергеем Романычем, за соседним столиком уселись девчонки, обсуждающие заработки телом в Москве. Она видела их коллег в большом количестве напротив Госдумы, где они дежурили, сидя компаниями в автомобилях и микроавтобусах, озираясь и щебеча по-украински. Околодумские проститутки назывались в народе «депутаны».

Лину раздражало это зрелище, делающее окружающих соучастниками чужих психосексуальных проблем. Она совершенно не понимала, почему в России нет публичных домов. Однажды в Германии они с подружкой решились через фирму заказать мальчика. Пришел красавчик – молоденький араб. Начали болтать по-английски и кормить его, как две заботливые мамаши. Парень рассказал о своей студенческой жизни. Правительство его страны платит за обучение, но стипендия крохотная. Пытался ночами вкалывать физически, но у него слабое здоровье. А эта работа ему нравится, и он посылает деньги домой маме, потому что у него куча братишек и сестренок. Конечно, считается, что это нехороший заработок, но при таких усилиях такие же деньги можно заработать только продажей наркотиков.

Через час болтовни парень понял, что имеет дело с полными дурами, и объяснил, что идет почасовая оплата. Лина с подружкой смутились и начали выяснять, кто первый пойдет в другую комнату. Подружка смутилась, Лина, как всегда, пошла до победного. Было немного театрально, она строго – от испуга – спросила по поводу СПИДа. Парень открыл сумку, показал несколько видов презервативов, спросил, какие симпатичней.

Он ей нравился, и не без взаимности. Для храбрости Лина опрокинула стакан, и все было отлично. Даже не ожидала, что будет так легко и празднично.

– Ты американка? – спросил он потом.

– Русская.

– У меня первый раз русская. Я думал, что в России холодно и русские женщины холодные. Ты в полном порядке. Ты как итальянка. Мне понравилось с тобой.

– Сколько у тебя будет жен, когда станешь богатым? Четыре? – спросила она.

– У нас почти все имеют одну жену. Но знаешь, многие в Европе считают, что несколько жен – это разврат. А сами имеют по нескольку любовниц, и это считается нормально, – ответил он.

– Но тут больше справедливости. Женщины имеют такую же возможность изменять мужьям, как и мужчины, – уточнила Лина.

– У нас на самом деле то же самое, – улыбнулся парень.

– Я пока сидела и считала, – раздосадованно сказала подруга, так и не решившаяся отовариться на рынке сексуальных услуг, когда парень ушел. – За эти деньги можно было купить два шикарных плаща. Я за эти деньги даже видела лисью шубу в секонд-хэнде!

– Я тебе верну твою половину денег, купи себе лисью шубу и с ней трахайся, – фыркнула Лина и, напевая, пошла в душ.

Лину развлекала эта кутерьма границ секса за деньги или без. Она не понимала, почему желающие переспать с ней за книжку в ее издательстве пожилые известные писатели считают себя национальным достоянием, а проституток на Тверской – позором общества.

Недавно Лина стояла вечером у проезжей части возле Большого театра, ожидая приятеля, который должен был подхватить ее на машине. Остановился автомобиль, и из него высунулись два мымрика с текстом:

– Лапуля, киска, садись быстренько, покатаемся…

Она не сразу врубилась, что в сумерках ее приняли за боевую единицу сексуального рынка.

– Ну ты, придурок, – гаркнула Лина, – езжай сначала жену оттрахай, принеси справку, что она довольна, тогда поговорим…

У мужиков вытянулись лица:

– Ой, извините, пожалуйста, а мы-то подумали… Извините, ради бога! Мы ж ничего… Вы нас извините! Мы тогда поедем, ладно?

Лину изумила быстрота перехода. И поэтому, когда толстый пожилой дядька на раздолбанных «Жигулях» также ухарски подрулил и спросил:

– Что, зайка, работаем? Зеленых нет, но деревянные по курсу! – Лина посмотрела на него, как на графомана с рукописью, и хрипло сказала лебедевский слоган:

– Упал – отжался!

У мужика сначала случился парез лица, потом он залебезил:

– Женщина, обознался! Христа ради, простите… Темно тут. Я вообще с работы еду. Пошутил. Не обижайтесь!

За полчаса ожидания Лина исчерпала палитру их заездов, собственных ответов и водопадов униженных извинений. Оказавшись не проституткой, она мгновенно переходила в сознании алчущих ласки в грозную фигуру типа месткомовской обличительницы, застукавшей за самым грязным. Эти взрослые дубины боялись собственной сексуальности, как подростки, застигнутые за онанизмом, и истово раскаивались в ней перед Линой.