больше стал? Ты не дальше-ле меня ведёшь?» Вывел на чисто место, дом стоит большой; старуха говорит: «Дёдюшка, куды ты меня увёл? Этта дом-то незнакомой?» — «Пойдём, бабка, отдохнём, дак я тебя домой сведу». Завёл в избу, зыбка вёснёт. «На, жонка, я тебе няньку привёл». Жонка у лешего была русска, тожа уведена, уташшона. Старуха и стала жить, и обжилась; три года прожила и стоснулась. Жонка зажалела. «Ты так не уйдёшь, от нас, а не ешь нашого хлеба, скажи, што не могу ись». Старуха и не стала; сутки и друга, и третьи не ес. Жонка мужа и заругала: «Каку ты эку няньку привёл, не лешого не жрёт и водичча не умет, отнеси ей домой». Лешой взял на плечи старуху, посадил да и потащил. Притащил, ко старухину двору бросил, весь костычёнко прирвал, едва и старик узнал старуху. Вот она и рассказывала, что у лешего жить хорошо, всего наносит, да только скушно: один дом, невесело.

235

Рассказы про лешего

а) В Нёноксы шел Петр Коковин по Солоному ручью, искать коня. Ему встретилса Павел Васильевич Непытаев с уздами, на солнце блестят. Павел Петру и говорит: «Куда пошел?» — «Коня искать, натти не могу». Павел и захохотал: «Ха, ха, коня не можот натти!» А на самом деле Павел Васильевич некуда не ходил.

б) На Кобелихах, за десять верст от Нёноксы, на пожнях была изба. Покойник Иван Чудинов ходил рябов промышлять, и в избушку ночевать пришел. Когда ночь пристигла (он ничего не боялса), его в этой избушке несколько раз за ноги к дверям сдёрнуло. Он поматерялса, поматерялса, да не вытерпел и ушел под зарод спать. Тут и ночь проспал.

в) Сюземский старик, Николай Кузьмин, промышлял рыбу в Островастом озере и хотел в избе спать... Не дало, выжило: ходит, гремит по крыши. Выйдет Николай с трубой (с берестом с горящим), засветит; три раза выходил, потом всё-таки не мог спать и под зарод спать ушел.

г) Из Куи о море, на Зимном берегу, лешой унёс будто бы девушку в Зимну Золотицу, за тридцать вёрст. Ехал какой-то их Золотицы на оленях, она ревит, он ей взял и привёз домой. Старухи замечают, скажот кто: «Уведи тя лешой!» И уведёт.

д) За четыре версты от посаду (от Нёноксы) у моря, на ямах (на реке) стоял карбас с солью. Павел Коковин караулил карбас. Кто-то по грязи идёт, тяпаится: тяп, тяп, тяп. Павел его спросил: «Кто идёт?» Тот молчит; он еще спросил, до трёх раз. Тот всё молчит; Павел и матюгнулся: «Кой кур идёт, не откликаится?» Лешой пошел и захохотал: «Ха, ха, ха, кой кур идёт не откликаится! Кой кур идёт не откликаится!» Паша в каюту ускочил, одеялом закуталса, а голос тут всё, как и есть.

236

Подойник

Была старуха Фадеиха, доила в подойник коров, заростила подойник, молоко не пошло в рожок. Пошла к соседам, спрашиват: «Над подойничком што-то сделалось, молоко в рожок нейдёт». Один старик был шутник и говорит: «Принеси, я сделаю, молоко пойдёт». Старуха пошла, принесла; старик взял вичу, кисель из рожка вытыкал, молоко и побежало. «А спасибо тебе, Андреян, хоть подойничек-от наладил».

237

Как звали?

Пришла баба, муж помер, к священнику. «Похорони, батюшко». Он приказал тащить в церковь. Покойника принесли, священник стал у жены спрашивать: «Как звали?» — «Батюшко, в гори забыла, не помню, как и звали». — «Дак, подумай, бабка, не придёт-ле на ум». — «А, батюшко, Наум и был, Наум».

238

Прибалутка-скороговорка

Бывал бывалко, живал живалко, насрал на горку, спустил под горку, катись, моё чадо, катись, моё мило, катись не ушибись, не о пень, не о дорогу, не о косую огороду. Бывал да живал, трои лыжи под пояс подтыкал, сам пошел дорогой, ноги стороной. Вырубил три палки: одну ледену, другу земленну, третью деревянну. Палкой шиб не дошиб, другой шиб перешиб, утка сколыбалась, озеро полетело. На море на окияне, на острове на Буяне стоял бык кормлёной, в жопы овёс толчёной, около маленьки ребятки поскакивали, да хлебом кусочком поманивали; это кушанье создрело, красным девкам на обед поспело. Солдатка ела,.....опрела, солдат ел, петух опрел. Петух да утка сидят, как дудка. Я-то ходил, опояску носил, опояска ремнёва, в опояске сёмисят иголок, иголки сверкают, девки в окошко глядают. «Это кто такой?» Старой сибирской бурлак. Я тырком да нырком верётенком, в хлоч хорнул, в кобылу торнул, три года мёртвой лежал, небо овчинкой казалось; встал да пошел, беда за бедой, жонку взял с рваной..... Пожили немного росспорились, взяли да и розделились: бабки сени да изба, дедку..... да.....

239

Прибалутка

Бывал да живал, на босу ногу топор надевал, топорищем подпоясывалса, кушаком дрова рубил. Дрова нарубил, по дорожке пошел; шел, подошол, заблудилса, до избушки добилса. «Избушка, избушка, на курьей ножке, на веретённой пятке, повернись к лесу глазами, ко мне воротами, ко мне тынцом, ко мне крыльцом». Избушка повернулась, зашел в избушку, сидит чесна квашня, женщину месит. Он был в порках, у порков гасник, он через гасник скочил, порог-от и сорвалса, он на печку забралса, да тут и поколел.

240

Прибалутка

Жил-был старик с мужом, да старуха с женой; детей у них не было, а полна изба робяток, жили они богато, денег скласть не во што, и кошелька купить не на што. Дом был у них новой, околенки двойны, только рамы одни. Жона была роскрасавица, из лохани брана, помелом наресована, за окошко зглянёт, дак три дня собаки лают, прочь не отходят. Рогатого скота было много: два кота убойных, да две кошки подойных, сука без хвоста, да ступа без песта; посуды было множество: медного, оловянного, полтора блюда деревянного; хлеба довольнё: есь нечего, дети ревя, жонка ругаится, и старик выйдет на улицу с народом награится: «Эх, робята, у Меня жонка ругаитця, ребята ревут, какое веселье в избы».

Кашин Григорий Петрович

Григорий Петрович, а попросту Гриша Шалай (будучи лет десяти сказал как-то при людях «шалай» вместо «сарай», с той поры и получил это прозвище), безбородый и безусый, кудрявый блондин двадцати шести лет. Он только что вернулся в Нёноксу, когда я приехал туда, был он в Архангельске, ходил матросом на пароходе. С десяти лет Гриша стал бывать