Рыцарь вернулся к донесениям Виркнуда, но вдруг подумал: бумаги принесли ему. Ему. А не в архив, как обычно. И почему-то за такой большой срок. А ведь «теоретический» разговор с послом был всего несколько дней назад...

— Кракен сожри твои уши, Миррин, — пробормотал рыцарь, снова берясь за эльфийские документы.

И опять ничего особенного не нашёл. Да, видно, что в Эйсстурм приезжает всё меньше и меньше Детей Леса. Но это Эйсгейр и так знает. Зачем тогда ему дали всё это?

Последняя страница заканчивалась записью о самом Миррине: посол отбыл из Эйсстурма такого-то числа второго месяца и вернулся на две недели позже запланированного ввиду обстоятельств непреодолимой силы. Эта формулировка позабавила Эйсгейра, а потом его осенило.

«Океан-отец, а были ли ещё такие обстоятельства?!» — подумал он и принялся просматривать документы в третий раз, но теперь уже настолько придирчиво, насколько мог.

— Восемь раз, включая последний, — наконец сказал рыцарь самому себе и затарабанил пальцами по столу.

Восемь раз за примерно шестьдесят лет. Трижды Миррин задерживался в Лесу дольше запланированного, и пять раз его срочно вызывали в Тал-Гилас. Тогда посол бросал все дела и мчался домой. В разговоре несколько дней назад он упомянул «нечто», некое происшествие во дворце эльфийского короля, а теперь просит обратить внимание на «обстоятельства непреодолимой силы»... Утверждать можно наверняка — это одно и то же. Хотя... Один раз, восемь лет назад, Миррина вызвали в эльфийскую столицу, когда убили его младшего брата. В таком случае к «нечто» это не относится. Значит, семь раз.

Семь покушений на эльфийского короля? Если так, то кто-то начал эту игру очень давно. Как минимум, когда в Периаме приняли «Закон о периамском подданстве».

— Океан-отец, мы пробулькали всё на свете... — пробормотал рыцарь.

Эльфийские документы он отдал в архив с наказом сделать всё за неделю, но переписывать лишь сведения последних десяти лет. А сам отправился к Миррину.

— Бумаги вернём в срок, если, конечно, не возникнет обстоятельств непреодолимой силы, — сказал рыцарь и увидел, как посол еле заметно улыбнулся.

Глава 2. Жизнеутверждающая философия и чувство меры

На восстановление Мильхэ и Геррету понадобилась почти целая неделя. Пару дней они вообще не могли ничего делать. Геррет не мог призвать даже малюсенький огонёчек. Только пару искорок, поэтому коротышку успешно использовали в качестве огнива. Воду тоже приходилось добывать самыми примитивными способами — лёд у ведьмы остался только в голосе.

Поэтому три дня они, можно сказать, ползли по буеракам, прячась в кустах и рощах: с двумя истощёнными генасами приходилось осторожничать сверх меры.

Миновав несколько хуторов — мёртвых и растерзанных, — наёмники добрались до большой деревни Дубки. И дубки здесь, надо сказать, росли отменные — целый лес каменного дуба, до которого ещё не добралась загребущая лапища цивилизации. Местное недружелюбное дерево шло только на малюсенькие нужды селян: поставить крепкий ворот для колодца, сработать надёжные оглобли, да срубить новый дом травнику. Последнее почти не требовалось — строения из каменного дуба могли стоять века, — а потому дубы в Дубках почти не валили.

Дом травника, стоявший по обычаю поодаль от деревни, был невредим и заброшен. Его хозяин, вероятнее всего, давно погиб.

После прятательно-ползательной дороги отряд целый день наслаждался валянием. На второй день безделья Мильхэ, уже не знавшей, чем ей заняться, пришла в голову новая безумно-разумная идея: использовать пирамидку, приманивающую Тварей. Точнее, в этом случае — отманивающую.

Всё дело в том, что в Дубках, засел огромный рой. Оценить его на глаз, конечно, ещё не могли — в деревню пока не совались. Но судя по тому, в каком количестве постоянно летали богомолы, а их гул и стрёкот слышались даже у дома травника, компания там собралась презнатная.

Мильхэ предложила эту компанию разделить с помощью пирамидки. Но опробовать план ледяной ведьмы сразу же не смогли. Пришлось ждать.

Пока же все изнывали от скуки, Мильхэ занималась непонятными вещами. В её рюкзаке нашлись странные и жутко интересные инструменты, которыми она мучила несчастный жучиный глаз. После Вешек она доставала его пару раз, внимательно разглядывала и убирала обратно. Теперь же от него остался только рисунок — сам глаз стал кучей хитиновых кусочков.

— Он нормальный, — вынесла Мильхэ вердикт на третий день издевательств над останками павшего врага.

— В каком смысле? — Геррет тут же оживился.

Фаргрен и близнецы спрашивали у него, чем занимается ледяная ведьма, но тот не мог ничего объяснить.

— Я думала, глаза у богомолов побелели от какого-то воздействия. Но они, кажется, сами по себе такие.

— И?

— У богомолов не бывает таких глаз. Глаза всегда такого же цвета, как тело. А даже если не такого, то не бывает резкого контраста. Ни у одного из видов.

— Где ты вообще их видела? — пробурчал Геррет.

— В Чащах.

Фар даже не знал, в какие такие Чащи лазила ведьма, что нашла не просто богомолов, а их разные виды. Он мог поклясться: среди знакомых ему наёмников никто таких Тварей не встречал. Неужели эльфы — известные скрытники и тихушники — не делятся полностью даже сведениями о Чащах?

— А из-за чего может измениться цвет глаз? — спросил Рейт.

— Пища, некоторые болезни могут повлиять... Но у животных в их естественной среде вряд ли.

— И? — Геррет ждал какого-то вывода.

— Их вывели.

Повисла тишина.

— У них признаки нескольких видов, странная окраска. В природе они охотятся из засады, им нужна маскировка. А окраска всё портит. Слишком пёстрая.

— И только поэтому ты решила, будто их вывели? — Голос Геррета был полон язвительного недоверия.

— По какой причине изменяются Твари? — вместо ответа спросила Мильхэ.

— Из-за двуногих, — не задумываясь брякнул Рейт.

— Вот именно! Богомолы живут внутри Чащ, их никто не видит, в отличие от других Тварей, которых часто встречают на Тракте и окраинах Чащ. — Ведьма внезапно разговорилась. — Чтобы богомолы настолько изменились, нужно внешнее воздействие. А раз они летят к пирамидке, здесь явно замешан кто-то разумный.

Все замолчали. Мильхэ была права — кто-то разумный точно тут поразумничал. Не могла же пирамидка самозародиться в вешкинском колодце...

Ещё через пару дней, когда к генасам силы вернулись почти полностью, они решили опробовать план Мильхэ. Ей и Геррету генасничать уже было можно, если осторожно.

Пирамидку закопали на дне ручья в овраге подальше от дома