– Не сейчас, Джон. – Она ловко вскочила в седло. – Если на тебя рассердятся, вини меня. – Она взмахнула хлыстом и пустила лошадь легким галопом по скользкому булыжнику двора. Когда осталась позади деревня, она помчалась во весь опор, и холодный ветер трепал за спиной ее густые волосы. Она не могла думать ни о бедном больном отце, ни о коренастом рыжеволосом человеке из Брамбера, который предназначался ей в мужья. Во время этой бешеной скачки все это не имело значения. Она была, одна, свободная и счастливая.

На вершине холма Матильда осадила лошадь. Тяжело дыша, она откинула с лица спутанные волосы и оглянулась. Далеко позади в долине остались деревня и замок ее отца. «Мне не нужно возвращаться, – пришла к ней неожиданная мысль. – Если я не захочу, мне совсем не нужно возвращаться. Я могу ускакать далеко, и меня никогда не найдут». Но потом она вспомнила о Реджинальде, таком бледном и немощном, лежавшем в своей спальне. И плечи ее едва заметно распрямились. Ради него она вернется. Ради него она станет женой Уильяма де Броза. Если он попросит, она пойдет хоть на край света.

С тяжелым сердцем она повернула лошадь и медленно стала спускаться по крутому склону.

За два дня до свадьбы армия прислуги, сопровождавшая семейство де Броз, выплеснулась за пределы маленького замка, который не смог ее вместить, и на окраине деревни выросло множество шатров и палаток. Сухощавый, жилистый сэр Уильям Старший напоминал хищную птицу, а пронзительный взгляд серых глаз усиливал это сходство. Почти все время он проводил наедине с отцом Матильды, тогда как его сын охотился в свое удовольствие, не думая о невесте. Матильда была этому несказанно рада. Она пришла в ужас от одного вида молодого Уильяма, которого помнила очень смутно с тех пор, как их познакомили за несколько лет до этого, когда происходило обручение. Она забыла его, или он тогда был другим. Рыжеватые волосы и борода обрамляли грубое лицо с резко очерченным жестоким ртом. Целуя ей руку при встрече, он скользнул по ней оценивающим взглядом, и Матильда, негодуя в душе, почувствовала себя лошадью, которую выставили на продажу. Но он сразу же отвернулся, больше интересуясь собаками хозяина замка, чем своей невестой.

Реджинальд чувствовал себя слишком слабым, чтобы отправиться на свадебную церемонию даже в паланкине, но, как только дочь и новоприобретенный зять вернулись из приходской церкви, он распорядился прислать их к нему в комнату. Первая половина дня прошла для Матильды как в зачарованном сне. Она оставалась равнодушной, когда ее одели в лучшее платье и накидку. Также безучастно последовала она за Джинн в зал, и когда подавала руку сэру Уильям Старшему, на ее лице не вспыхнуло даже искры чувства. С каменным лицом прошла она с ним в церковь, словно не замечала следовавшей за ними веселой процессии. Но в складках юбки она прятала кулачки, сжатые так сильно, что ногти врезались в ладони. А про себя, как заклинание, она твердила снова и снова: «Матерь Божья, прошу тебя, не дай этому случиться. Не дай, молю тебя». Она еще надеялась, что свершится чудо, если многократно повторять эти слова. Это заклинание обязательно должно было помочь.

Словно в тумане видела она, как на паперти вместо сэра Уильяма рядом с ней встал его сын. Она не слышала ни слова из того, что бубнил по привычке подслеповатый старик священник, вздрагивавший, когда вокруг них кружились осенние листья или до них долетали случайные капли холодного дождя. Ее оцепенение продолжалось и потом, когда она опустилась на колени у постели отца, чтобы поцеловать ему руку. Но вот его пальцы ласково приподняли ее подбородок, и он тихо пожелал:

– Будь счастлива, моя милая девочка, и помолись за своего старого отца.

В этот момент в ней как будто что-то надломилось. Она прижалась к нему, со всей силой отчаяния вцепившись в шерстяные одеяла.

– Прошу вас, не умирайте, милый, дорогой мой отец, не заставляйте меня идти к нему, умоляю вас…

Уильям поспешно шагнул к ней и за руки оттащил от кровати.

– Держите себя в руках, мадам, – прошипел он. – Пойдемте, разве вы не видите, что ваш отец расстроен. Не огорчайте его еще больше. Идемте быстрее. – В его голосе не было и тени сочувствия.

Матильда вырвалась и, сверкая глазами, повернулась к мужу.

– Не прикасайтесь ко мне! – яростно выкрикнула она. – Я останусь с отцом столько, сколько захочу, сэр!

Не ожидавший от нее такой гневной вспышки, Уильям на какое-то мгновение растерялся.

– Вы должны поступать так, как сказал я, Матильда, – проговорил он, неуклюже шагнув вперед и хмуря брови. – Вы теперь моя жена.

– Да, я ваша жена, пожалей меня, Господи, – с мукой в голосе шепнула она. – Но в первую очередь я его дочь. – Она вся дрожала от страха и гнева.

– Матильда, пожалуйста. – Реджинальд потянулся и коснулся ее руки. Движение стоило ему больших усилий. – Слушайся мужа, милая. Теперь иди, а я посплю. – Он пытался улыбнуться, но веки уже сами собой опускались. Постепенно его обступал ставший привычным мрак. – Иди, дорогая, – невнятно проговорил он. – Пожалуйста, иди.

Бросив на отца полный страдания взгляд, Матильда отвернулась и посмотрела на мужа. Не обращая внимания на его протянутую руку, она подобрала юбки и, заливаясь слезами, выбежала из комнаты.

Свадебному пиру, казалось, не будет конца. Перед ней и Уильямом стояло предназначенное для них обоих блюдо с едой, но Матильда почти ничего не ела. Уильям, напротив, пил и ел за двоих и с удовольствием хохотал над непристойными шутками, которые отпускали сидевшие рядом с ним гости. Время от времени, пьяно качнувшись в ее сторону, он целовал ее щеку или плечо.

Матильда только скрежетала зубами и тянулась к своему кубку. Она изо всех сил старалась не поддаваться паническому страху, искры которого все ярче разгорались в ее душе. Чтобы как-то успокоить себя, она пыталась думать о ровном, несущем тепло пламени свечи в комнате отца, она представляла дорогое лицо в бороздках морщин и вспоминала ласковое прикосновение его пальцев.

Их брачное ложе было усыпано цветами. Плотно запахнув ночную сорочку, она не решалась взглянуть на мужа. Матильда смотрела, как он игриво выдворял из комнаты последних из прислуживавших им женщин, которые, не переставая, хихикали. Наконец, он повернулся к ней, одурманенный вином и похотью.

– Вот ты и моя. – Глаза его светились жадностью. Он также был в ночной сорочке, перехваченной кожаным поясом с золотой отделкой. Она замерла, прислонясь спиной к окну, закрытому ставнями, прижимая к бокам руки со сжатыми кулачками. Она значительно превосходила его ростом, но была такой тонкой и хрупкой, что ему ничего не стоило переломить ее пополам одним ударом своего огромного кулака.

Уильям протянул к ней руки, и сердце ее забилось часто-часто. Ей захотелось оттолкнуть его, закричать, убежать, когда он развязал на ней пояс и потянул сорочку с ее плеч. Но она сдержалась и даже не пошевелилась. Сорочка скользнула вниз и улеглась вокруг ее колен пышными серебристо-голубыми волнами. Она осталась перед ним обнаженная. На лице его отразилось выражение, близкое к изумлению. Он провел рукой по ее плечу и груди, и она почувствовала огрубелую кожу его пальцев. Он резко притянул ее к себе и принялся грубо ласкать, а потом подхватил на руки и понес в постель. Волосы золотисто-каштановой завесой упали ей на лицо, но она не стала поправлять их. После первого импульсивного протеста, Матильда больше не пыталась сопротивляться, оставляя себя в полной его власти, и только кусала губы, не давая прорваться крику, когда он с безжалостной грубостью вторгся в нее, и резкая боль пронзила ее тело, а капли крови окропили брачное ложе. Наконец, насытившись, он с довольным стоном отодвинулся от нее и погрузился в сон.