Она была еще довольно молода, а вот глаза ее в эту ночь стали старыми.

— Холодная доля, — повторила она и умолкла, покачиваясь в кресле перед камином.

В наступившей тишине Пол услышал, как за занавеской ворочается в своей кроватке мальчик, и заглянул туда.

— Он очень долго не мог уснуть, — прошептала Ваэ. — Все ждал. Он сегодня днем нарисовал на снегу такой замечательный цветок. Они всегда раньше рисовали вместе, но этот цветок Дари нарисовал сам, один, после того… как Финн ушел. А потом… он его раскрасил.

— Как это «раскрасил»?

— Ну да, именно раскрасил. Не знаю, как, но он сделал снег разноцветным и раскрасил этот цветок. Утром сам увидишь.

— А вдруг я его случайно испортил сейчас, когда шел через двор?

— Возможно, — сказала она. — Но это ничего. Ночь скоро кончится. Устала я что-то, попробую, пожалуй, все-таки уснуть. Да и ты выглядишь очень усталым.

Он пожал плечами.

— Здесь есть только кровать, на которой Финн спал, — сказала она. — Ты уж меня извини.

— Она мне отлично подойдет, — заверил он ее и встал.

Некоторое время спустя в темноте он услышал, как тихо плачет мать, горюющая о своем сыне, и дикий вой ветра, который, как всегда, крепчал перед рассветом.

Голоса снова звали его. Они его разбудили и стали звать, как это бывало всегда. Сперва Дари казалось, что это ему снится, но он потянулся, протер глаза и понял, что не спит, хотя и очень устал. Он прислушался, и ему показалось, что на этот раз голоса звучат как-то по-новому. Они громко звали его, просили выйти из дома и отправиться куда-то с ними вместе, как и всегда, но почему-то сегодня они называли его совсем другим именем.

Однако ему было холодно даже в постели, а уж на улице, да еще при таком ветре он бы просто умер от стужи! Мама давно объяснила ему, что маленьким мальчикам нельзя выходить из дому, когда дует такой ветер. Дари совсем замерз. Он сонно потер глаза, сунул ноги в тапочки и двинулся через комнату, чтобы нырнуть в постель к Финну.

Но там оказался совсем не Финн! Чья-то голова в темноте приподнялась над кроватью Финна, и он услышал чей-то незнакомый голос:

— Не бойся, Дариен. Скажи, чем я могу помочь тебе?

Но Дари все-таки очень испугался, хотя маму будить ему не хотелось, и он не заплакал, а быстро прошлепал назад и забрался в свою собственную кроватку, которая теперь стала совсем холодной. Там он и затаился, уже совершенно проснувшись. Больше всего ему был нужен сейчас Финн, и он совершенно не мог понять, как это Финн, который вроде бы его любит, мог просто так взять и оставить его одного. Через некоторое время он почувствовал, что глаза его меняют свой цвет; он всегда чувствовал, когда это с ним происходило. Например, тогда, когда он рисовал тот цветок на снегу, они тоже изменили свой цвет. И Дариен лежал тихо-тихо, и слушал те голоса, принесенные ветром, и различал, что они говорят ему, куда более ясно, чем когда-либо прежде.

Утром через восточные ворота Парас Дерваль покинула совершенно блестящая компания: во главе отряда ехали оба короля, а вместе с ними королевские дети — Дьярмуд дан Айлиль, Ливон дан Айвор и Шарра дал Шальхассан. В экспедиции принимали также участие Мэтт Сорин, некогда бывший королем гномов, и Артур Пендрагон, знаменитый правитель древности и Великий Воин, проклятый и вынужденный никогда не знать покоя. Рядом с ними ехали и многие другие знатные люди, а также — пять сотен воинов из Бреннина и Катала.

Серым было то утро, и серые тучи без конца тянулись с севера, но светлым было настроение у Айлерона, Верховного правителя Бреннина, завершившего наконец свое беспомощное построение, бесконечных планов за стенами своего дворца и вырвавшегося на свободу. Получив возможность активно действовать, он чувствовал какое-то победоносное возбуждение, и, точно загораясь от бушевавшего у него в душе пламени, такое же возбуждение то и дело вспыхивало золотыми огоньками на лицах выстроившихся для марша всадников.

Айлерон сразу решил взять быстрый темп, ибо кое-что необходимо было сделать в Морвране еще сегодня ночью, но не успел отряд выйти за пределы города, как Айлерону пришлось поднять руку, приказывая всем остановиться.

На заснеженном склоне холма к северу от расчищенной дороги заливисто и громко лаял пес, и лай этот казался исполненным глубокого смысла. А затем, когда Верховный правитель, повинуясь некоему инстинктивному порыву, велел войску остановиться, пес, точно желая что-то сказать им, пролаял еще три раза, и каждый воин, который хоть что-нибудь понимал в собачьем лае, услышал в этих звуках безудержную, поистине безумную радость.

Стоило им остановиться, как они увидели, что пес, проваливаясь в снег и спотыкаясь, устремился к ним, все время неумолчно лая и в спешке порой перекувыркиваясь через голову.

И тут Айлерон заметил, что сумрачное лицо Артура Пендрагона озарилось вдруг неким светом. Великий Воин спрыгнул с коня и что было сил вскричал своим могучим голосом:

— Кавалл!

И, упершись покрепче ногами, раскинул руки в стороны, но все же не устоял: огромный серый пес со всего размаху прыгнул прямо к нему на грудь, и оба покатились по снегу. И пес повизгивал от восторга, а суровый Артур шутливо рычал, поддразнивая его.

И на лицах воинов сперва расцвели улыбки, точно цветы в дикой каменистой местности, а потом послышался и смех.

Не заботясь ни о своей одежде, ни о своем достоинстве, Артур играл на дороге с собакой по кличке Кавалл, и прошло немало времени, прежде чем он встал и посмотрел наконец на своих спутников. Воин тяжело дышал, но в глазах его светились те самые летние звезды, в которых даже Ким Форд нашла для себя некоторое оправдание, ибо до сих мучилась тем, что вызвала великого короля из небытия тогда в Гластонбери Тор.

— Так это твой пес? — спросил Айлерон с улыбкой, исполненной сочувствия.

Артур тоже улыбнулся и кивнул, однако ответ его прозвучал гораздо более мрачно, точно перенеся их на мгновение в какой-то совсем иной мир.

— Да, это мой пес, — сказал он. — Мой — в той же степени, в какой он принадлежит и любому другому. Некогда, правда, он действительно был моим, но то было очень, очень давно. А теперь Кавалл ведет свою собственную войну. — Он ласково глянул на прижавшегося к его ногам пса. — И, похоже, не раз бывал ранен в сражениях с врагом.

Пес немного успокоился и перестал наконец вертеться, и теперь можно было разглядеть, что шкура его покрыта целой сетью глубоких шрамов и проплешин с неровно растущей шерстью. На эти шрамы было страшно смотреть.

— Я могу рассказать тебе, откуда эти шрамы, — сказал Лорин Серебряный Плащ, подъезжая ближе к обоим королям. — Этот пес сражался с Галаданом, повелителем волков, у Древа Жизни в лесу Морнира, чтобы спасти жизнь тому, кого теперь называют Дважды Рожденным.